Отвергнутая

Она отставила свой бокал и оперлась локтями о перила, слушая испанскую мелодию, которую исполняли музыканты. Когда ее глаза привыкли к полутьме, она разглядела танцующие пары, которые предпочли уединиться в конце сада. У нее на душе кошки заскребли от зависти. В объятиях Эдуардо она раньше испытывала такие минуты.

Танцевальная мелодия затихла, музыкантов наградили аплодисментами, и раздались первые аккорды гитары. Сначала струны звучали тихо и медленно, но постепенно темп убыстрялся, становился все более страстным. Она слушала, и ее охватило непреодолимое желание увидеть Эдуардо. Гитарист своими пальцами будил в ней боль, тоску, она почувствовала, как слезы потекли у нее по щекам, но она их не утирала. Она была одна в этом конце веранды, одна во всем мире, только она и эта великолепная и ужасная мелодия, говорившая о любви, утрате и одиночестве.

Внезапно Филадельфию осенило — открытие было таким четким и абсолютным, что у нее не осталось и тени сомнения. Она встала и принялась вертеть головой в поисках пути вниз, во внутренний дворик. В конце концов она нашла лестницу, подхватила свои юбки и побежала по ней, забыв обо всем на свете.

Когда она оказалась на первом этаже, то еле дышала. Она увидела шестерых мужчин, сидящих под навесом, лица их были в тени. Двое сидели, держа скрипки на коленях, третий с виолончелью, четвертый сидел у маленького пианино, пятый обнимал свое банджо. Но среди них был еще один музыкант, шестой, сидевший позади всех остальных. Но там, где он сидел, тени были гуще, и он смотрелся только силуэтом в белой рубашке. Но она знала мелодию, которую он играл, она уже слышала ее, в том же ритме, и, если бы она слышала ее тысячу раз, все равно знала бы, что никто другой не может исполнить ее именно так.

Филадельфия подождала, когда он закончил, сердце ее билось так сильно, что она вынуждена была прижать руки к груди. Она не присоединилась к аплодисментам, не вышла из тени лестницы, боясь, что ошиблась, но была уверена, что нет. Он не произнес ни слова, хотя она слышала, как поздравляют его остальные музыканты.

Потом оркестранты поднялись и вышли под свет фонарей. Острое, как бритва, разочарование полоснуло по ее сердцу. Все они были цветные. От цвета густой карамели до бледного оттенка меда. Она смутно припомнила болтовню Полетт, когда та помогала ей одеваться, что сегодня вечером Филадельфия услышит лучший в Новом Орлеане оркестр мулатов. Она бросила один только взгляд на лицо гитариста с черной повязкой на лице, повернулась и пошла прочь, заливаясь слезами.

Филадельфия шла мимо танцующих, радуясь тому, что ее никто не знает и она не привлекает внимания. Она направилась к тенту, словно намереваясь зайти под него, и в последний момент обогнула его. Сад позади тента казался еще более темным и тихим. Пройдя мимо банановых деревьев, кустов диких роз, она оказалась в тени гигантского дуба. Измученная, охваченная отчаянием, она обняла ствол дерева и прижалась к его коре лицом, чтобы выплакаться.

Сначала она ничего не слышала, кроме звона цикад, отдаленного гула, доносящегося от дома, и ее собственных всхлипываний. Но потом она различила шаги, приглушенные травой, но, тем не менее, они приближались к ней. Филадельфия не двигалась в надежде, что ее не видно. Хруст веточки под ногами заставил ее вздрогнуть и прижаться к стволу дерева в страхе, что это Тайрон преследует ее. Она, конечно, действовала импульсивно и глупо, поехав в Новый Орлеан, но он использует ее слабость, чтобы соблазнить ее. Правда, после первого обжигающего поцелуя он не притронулся к ней. Он просто угрожал ей и с удовлетворением наблюдал, когда она начинала бояться его. Она вдруг поняла, что ненавидит его. Если бы не он, не плакала бы она от того, что какой-то незнакомый музыкант играл на гитаре прекрасную страстную мелодию, которую однажды исполнял для нее Эдуардо.

Шаги приближались, потом замерли, вновь зашуршали листья. Рука, схватившая ее за руку, была сильной и цепкой. Она в гневе обернулась.

— Милая?

Она не могла четко разглядеть его, но ей это и не нужно было. Она узнала этот голос.

— Эдуардо!

Она закинула руки ему на шею, ее слезы омочили его рубашку. Он крепко обнял, и внутри у нее что-то взорвалось. Боль ушла, и на ее месте родилась радость.

— Это был ты! — шептала она. — Я знала… и не знала!

Эдуардо коснулся пальцами ее лица, чтобы ощутить то, чего не мог видеть. Филадельфия подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо, но в темноте не могла разглядеть.

— Почему ты здесь?

— Я могу задать тебе тот же вопрос, милая. Как ты попала сегодня в дом де Карлосов?

— Меня привез Тайрон.

В тот момент, когда она произнесла это имя, Филадельфия почувствовала, как он напрягся, а потом пожал плечами.

— Я должен был предположить это. Он не узнал меня?

— Нет, по-моему, он не выходил во внутренний дворик.

Он дотронулся до ее волос.

— Нам надо поговорить, но не здесь. Где ты остановилась?

Филадельфия заколебалась, зная еще до того, как произнесла эти слова, что его реакция не будет такой смиренной, как когда он услышал, что в Новый Орлеан ее привез Тайрон.