Отвергнутые Мертвецы

Григора направлял свою волю на то, чтобы помешать Сарашиной, и Кай чувствовал, что она всё слабее цепляется за жизнь. Головко схватил Кая за плечо, чтобы отшвырнуть прочь, но его неожиданно отбросило назад мощным энергетическим разрядом. С места, которого коснулся Головко, поднимался дым, но вспышка не причинила Каю никакого вреда. Он смутно припомнил, что именно туда клал свою руку закутанный в одежды незнакомец-когносцинт из его сна.

– Прочь от него! – заорал Григора, вкладывая в наговор изгнания все свои силы.

– В мои намерения не входит причинить ему вред, Эвандр, – сказала Сарашина. Слова звучали так, словно произносившую их женщину уносило всё дальше и дальше с каждой проходящей секундой.

– И что же входит в твои намерения?

– Передать ему предупреждение.

– Насчёт чего?

– Это предупреждение, которое он должен будет передать другому.

Григора настороженно приблизился к Сарашиной, словно он не был уверен, как поступить: то ли продолжать произносить наговор изгнания, то ли бросить это дело в надежде узнать у Сарашиной что-нибудь сто́ящее.

– Это Система? Скажи мне, Аник, это Система?

– Да, Эвандр, это она, – ответила Сарашина, – но она гораздо, гораздо значительнее, чем тебе когда-либо представлялось. Или представится. Даже Император не знает её во всём объёме.

– Ты можешь мне рассказать. Пожалуйста, – взмолился Григора. – Что она такое? Что ты видела?

– Ничего такого, что ты когда-нибудь захотел бы узнать, – сказала Сарашина, снова переводя глаза на Кая. – Ничего такого, что хоть кому-то стоит знать, и за это я от всего сердца прошу прощения.

– Прощения? – переспросил Кай. – Прощения за что?

Сарашина метнулась вперёд со стремительностью ртути и обхватила голову Кая обеими руками. Свет, которым пылали её глаза, вспыхнул ещё ярче, и Кай зашёлся в крике, когда его разум переполнился хлынувшими в него образами – чёткими, полными огня, насилия и крови. Кай вопил, его мозг пытался обработать этот необъятный поток информации, в его сознании мелькали миллиарды миллиардов сцен, событий, воспоминаний и чувственных впечатлений. Перед ним проходили сенсорные ощущения сущности, чья жизнь длилась многие тысячи лет. Такую огромную кладовую знаний не смог бы вместить в себя ни один смертный мозг. Лишь разум, существующий вне материального мира, разум, не сдерживаемый физическими ограничениями плоти и крови, мог заключать в себе такое богатство переживаний.

Посреди хаоса, царящего в его переполненной голове, раздался голос Сарашиной. Он пробился сквозь нарастающий шквал чужих мыслей, как алмазный клинок:

"Это предупреждение предназначено одному человеку, и только ему одному. Ты поймёшь кому, когда его увидишь. Прочие будут стремиться добраться до переданного мной, но ты никогда не должен рассказывать им даже слова из того, что узнал. Они вывернут тебя наизнанку, чтобы дознаться, о чём я тебе говорила, но ничего не найдут. Я спрячу предупреждение в то единственное место, куда ты не полезешь".

Аугметические глаза Кая закатились, из его глаз заструились кровавые слёзы. Мир схлопнулся в белую точку света.

Он услышал грохот выстрела из крупнокалиберного оружия, и ему в лицо плеснуло тёплой влагой.

Мир лишился света, и хлещущий в Кая поток жизненных впечатлений резко иссяк, как будто из логического устройства Механикум вырвали кабель для передачи данных. Из шквала картин, сменявшихся тысячами за каждое мгновение, вырос один-единственный образ, видимый с кристальной чёткостью.

Лицо, древнее и мудрое, безжалостное и целеустремлённое.

Человек, который был стократ больше, чем просто человеком: воином, поэтом, дипломатом, ассасином, советником, убийцей, мистиком, миротворцем, отцом и зачинателем войн.

Всеми ними, и ещё тысячами других.

Но вниманием Кая сразу же завладели его глаза.

У них был невероятно притягательный цвет жидкого мёда.

Как у монет из чистейшего золота.

3

Кай открыл глаза и обнаружил, что смотрит на голый железный свод транс-зала. Водянистое свечение тлетворного солнца исчезло, и пространство заливал резкий свет дуговых ламп, освещая помещение с безжалостной отчётливостью.

Он хотел сесть, но он не мог оторвать конечности от боков. Страшно трещала голова. Его мозг методично пронзала простреливающая боль, и он застонал, когда всю переднюю часть головы заломило так, словно его терзала сама прародительница всех мигреней.