Признаться, я не особо понимал, что такого с ним произошло за эти дни, пока её не было, что он обрел такую власть над нашим телом. Может из-за страха потерять её опять стал сильнее. Все эти дни, пока я сайгаком бегал, вылавливая волков, выясняя то, что должен был выяснить с самого начала, осознавая, как по-дебильному себя повёл, его я почти не чувствовал.
Он словно отгородился от меня стеной своего отчаяния, подключаясь лишь когда мне было нужно звериное чутье или слух. А в остальное время будто не существовал…
Когда мы поняли, что произошло, что не можем почувствовать её, что мой план летит ко всем чертям, он метался вместе со мной, хотел пойти к волкам, сразиться с альфой и так забрать её, но когда Эрнард запретил мне и я согласился с ним в итоге, он… нет, не сдался. Скорее, понимая, что конкретно сейчас не может ничего сделать, «отрезал» меня от своих мыслей. Я лишь улавливал его безысходность и обрывки ненависти ко мне… И насколько же она сильна, если сейчас он не позволяет мне даже, как раньше, всего лишь чувствовать то же, что и он…
Но по крайней мере теперь я слышал его мысли, видел их как на ладони. И впервые задумался, что всё не так просто с нашим разделением. Ведь он
Если он способен на такое, если у него есть мысли, отдельные от моих, если он вообще ведёт себя как отдельная от меня самостоятельная личность, если он принимает решения, то выходит… нас реально двое. Двое совершенно разных сознания в одном теле. И если после того, что собирался сделать Эрнард он перестанет существовать… Получается, я от него словно бы избавлюсь…
У нашего вида нет двух сознаний в разных ипостасях. Мы чувствуем одно и то же, думаем одно и то же. Разве что оборот меняет что-то в сознании, и когда мы находимся в зверином обличье, то обостряются инстинкты, на первый план выходит всё животное, что только есть в нас, а вот человеческий разум словно в тумане остаётся.
Но тот зверь, что сейчас был с Мией не был «зверем» в полном смысле этого слова. И действовал далеко не на инстинктах, точнее, не только на них. Даже наоборот… Это я испытывал к ней какую-то животную страсть, а он… старается быть с ней нежным… Да и раньше. Это я насиловал её в землянке и когда убегала, просто разум заволакивала злость и паника, что могу потерять, хватался за неё как за последнюю ниточку, стараясь удержать как угодно, а он… смотрел на неё, любовался, вылизывал, заботился как мог…
И кто из нас тогда животное? Он, умеющий испытывать настоящие чувства, или я эмоциональный калека, постоянно принимающий неверные решения, подставляющий её и причиняющий вред? И что будет, когда из нас двоих действительно останусь только я?
Наверное, ей тогда правда лучше быть подальше от меня. Но ведь… Любил ли Мию я? Не знаю. И если честно, мне было глубоко похер, как назвать мои к ней чувства. Мне просто нужна была она. И всё. А остальное — без разницы.
Она сказала, что волки не тронули её, и у меня с души словно груз упал. Ведь я напридумывал себе всякого. А вот зверю легче не стало. Он был рад, что она не испытывала боли, но всё равно ненавидел меня и себя за то, что мы оба позволили этому случиться… И он был прав, конечно, я не отрицаю, но…
Она лежала на его-моей груди, обнимала и шептала в шею, щекоча своим сбившимся дыханием мою кожу, чтобы он не обижался больше на неё, что она больше не станет отталкивать… Подумала, что он не хотел спать с ней из-за этого. Ведь она не знает наших правил, не знает, что мы не должны держать рядом чужую… Хотя вот как раз делать с ней можно всё, что захочешь, просто без обязательств. Это просто мой зверь оказался джентльменом… А толку? Всё равно не сдержался.
И я его понимаю.
На самом деле я уже уговаривал его поступить иначе. Отказаться от исполнения их с Эрнардом планов. Сейчас, когда он держал её в своих руках, должен был понимать, что мы теряем. И неужели это не стоит того, чтобы совсем немного нарушить правила?