Отверженная невеста

После ухода Обольянинова он долго размышлял о том, как теперь держаться с покровителем, обнаружившим свои корыстные цели. «Что ж, коль ему необходимы яды, он их получит, — решил наконец Глеб. — Но не все сразу, а капля за каплей, постепенно… Пока я не закончу своего образования и не сделаюсь независимым от него и от всех людей на свете!»

Через два дня приехала Каталина. Она вихрем ворвалась в дом с пронзительным криком «Пап'a!», тотчас зацепила подолом и опрокинула дорогую вазу, стоящую в гостиной, и едва не сбила с ног графа, бросившись к нему в объятья. Когда девочка оторвалась в конце концов от отца, Глеб, присутствовавший при этой трогательной сцене, смог рассмотреть парижскую гостью. Каталина казалась слишком рослой и высокой для своих одиннадцати лет. Это была уже маленькая женщина, и женщина красивая. Горячая кровь матери-итальянки заставила рано расцвести эту южную розу, взращенную за высокими стенами парижского пансиона. Ее правильные точеные черты лица, матово-смуглая кожа, огромные миндалевидные черные глаза, роскошные завитые кудри, волной бегущие по плечам, — все, как нарочно, в романтическом, модном вкусе. Каталина была вылитая героиня Байрона. Сознавая свою красоту, девочка держалась несколько театрально, кривлялась и жеманилась, посылала томные взгляды и улыбки, но если ей случалось смеяться — а смеялась она часто, — смех звучал по-детски искренне, звонко. У ее веселого, оживленного личика была одна особенность — тонкая, очень высокая переносица, составляющая прямую линию со лбом. Эта черта готических мадонн придавала лицу девочки печальное, порой даже скорбное выражение, хотя ни печали, ни скорби Каталина не испытывала. Евлампия, впервые увидев ее, всплеснула руками и восхищенно произнесла: «Прямо как с картины! Помнишь, Глебушка, мы церковь в Венеции осматривали?» Но Глеб угрюмо мотнул головой и ушел к себе в лабораторию.

Во время праздничного обеда, посвященного приезду Каталины, граф представил дочери Глеба. Та изумленно воскликнула:

— Так вы родной брат Бориса Белозерского?! Как вы, однако, на него непохожи!

Глеб ничего на это не ответил. У него не было ни желания, ни умения вести светскую беседу. Он никогда не общался с девочками из высшего общества, лишь с циркачками, которых презирал. Каталина со своими парижскими замашками показалась ему фальшивой и напыщенной. Зато Евлампия, сидевшая за общим столом с тех пор, как Обольянинов случайно узнал, что она приходится Глебу родственницей, а не просто нянькой, прониклась к девочке еще большей симпатией. Все эти годы скитаний она тосковала о своем любимце Борисушке. Вот кто всегда ее одаривал любовью и лаской, в отличие от холодного и черствого Глеба. Недавно Борис прислал брату письмо, и Евлампия, дождавшись, когда внук уснет, вытащила у него из стола Борисушкино послание, много раз его перечитывала, целовала каждое слово и плакала.

— Борисушка наш нынче в Петербурге, в пажеском корпусе, — вставила карлица не без гордости.

— Тебя об этом спрашивали, дурища?! — прошипел Глеб.

— Ах, что это! Как вы грубы! — с ужасом пролепетала Каталина.

Глеб резко поднялся из-за стола, бросил салфетку, буркнул: «Я сыт!» и вышел из столовой.

— Господь милосердный! — перекрестилась Евлампия. — Вылитый папенька! И глазищами сверкнул точно так же!

Граф даже бровью не двинул, когда разыгралась эта сцена, и спокойно продолжал есть.

— Папа, а долго у нас будет гостить этот мальчик? — на минутку задумавшись, поинтересовалась дочь.

— Довольно долго, Кати, довольно-таки долго, — строго ответил Обольянинов. — Советую не делать ему замечаний, а подружиться с ним.

— Да как же с ним дружить, когда он так невыносимо груб! — возмутилась Каталина. Забывшись, она всплеснула руками и подбоченилась, как неаполитанская прачка, готовящаяся вступить в драку с товаркой и попортить той прическу.

— Руки, Кати! — вскричал граф, ударив ладонью по столу так, что зазвенела посуда. — Сколько можно?! Опять за старое?! Чему тебя учили в пансионе?

В пансионе темпераментную маленькую итальянку часами заставляли сидеть на собственных ладонях и в такой позе вести светский разговор. Пальцы затекали, и после пытки она подолгу не ощущала их и не могла ими шевелить. Подруги безжалостно издевались над ней, кривляясь, передразнивали простонародные жесты Каталины, выдумывали о девочке невероятные обидные истории. Наконец, одна из них зашла слишком далеко. «Так, наверное, машут руками девки в генуэзском порту, когда не могут поделить между собой пьяного матроса!» — заявила дочка знаменитого парижского кондитера. Маленькая богатая буржуазка мстила маленькой графине, титулу которой отчаянно завидовала, намекая на невысокое происхождение ее матери. Каталина тогда промолчала, онемев от гнева, но вскоре отомстила обидчице дерзко, убийственно и хладнокровно.