Отверженная невеста

Обольянинов нешуточно разволновался, вены вздулись у него на висках, а лицо стало багрово-красным. Он боком повалился на пол и забился в судорогах. Тотчас были вызваны надзиратели и тюремный врач. Графа снесли в камеру. С помощью нюхательной соли и нескольких кровопусканий доктор привел его в чувство, и граф сразу попросил перо и бумагу, чтобы составить завещание.

— Не верю старому лису, — продолжал стоять на своем Бенкендорф, хотя Савельев клялся, что припадок, случившийся с подследственным, был настоящим, и его невозможно подделать. — Шпионы — великие мастера разыгрывать спектакли. Пройдоха Обольянинов издевается над вами, водит за нос. Но за мой нос ему не ухватиться! Завтра я лично его допрошу, он уж не выкрутится…

Однако граф Семен Андреевич умудрился вывернуться и тут, правда, весьма радикальным способом. Он тихо скончался ночью в тюремной камере, без медицинской помощи, без отпущения грехов. Но и мертвому шпиону начальник Третьего отделения не верил.

— Значит, граф все же узнал о смерти дочери и принял яд, — заявил он. — Обратите внимание, в завещании, которое плут составил, дочь вообще не упоминается.

Граф завещал все свое движимое и недвижимое имущество бенедиктинскому монастырю в окрестностях Генуи, и аббата, настоятеля монастыря, сделал своим душеприказчиком.

— Обольянинов не из тех людей, что сводят счеты с жизнью добровольно, — возражал Савельев.

— В таком случае дело еще хуже. Его отравили. Обыщите камеру!

Когда обыск не дал никаких результатов, Бенкендорф сказал:

— Нужен опытный доктор, который сможет профессионально провести вскрытие. У вас есть такой на примете?

— Как же! Доктор Цвингель Иннокентий Карлович, — не задумываясь, ответил Дмитрий Антонович.

— Отвезите труп к нему!

И вот по прихоти судьбы-шутницы тело графа Обольянинова оказалось на том же столе, где еще недавно лежали останки барона Гольца, обнаруженные в болоте старого ельника. Александр Христофорович лично прибыл в анатомический театр, хотя обычно манкировал подобными зрелищами.

— Смерть наступила как результат кровоизлияния в мозг, — вынес окончательный вердикт Цвингель.

— Что послужило причиной кровоизлияния? — хотел знать шеф жандармов.

— Удар, нанесенный в правое ухо, — уверенно предположил доктор. — Там большая гематома и перебиты барабанные перепонки…

— Это, по всей видимости, я не рассчитал удара, — признался Савельев. — Увидел Нахрапцева в луже крови, ну и… Как я на месте не убил тогда графа, не понимаю…

Бенкендорф пристально смотрел на подчиненного, а статский советник виновато опустил глаза. Далеко идущие планы шефа жандармов относительно графа и его дочери окончательно рухнули. Игра была проиграна, еще даже не начавшись, и они оба, начальник и подчиненный, оказались не на высоте. Александр Христофорович сухо поблагодарил доктора и, бросив прощальный взгляд на раскроенный череп Обольянинова, вышел из комнаты.

Савельев продолжал стоять с потупленной головой, как в детстве, когда его ставили в угол за провинность. Статского советника вывел из ступора ласковый голос Иннокентия Карловича.

— А раз уж вы ко мне заглянули, то знаете, что мы с вами сделаем, Дмитрий Антонович? — хлопотал добрый старик, накрывая белой клеенкой труп Обольянинова. — Выпьем-ка кофейку с ликерчиком и поболтаем… Признаться, вид ваш мне не нравится, уж очень вы с лица спали. Нужно, голубчик, временами от службы отвлекаться, а то и захворать недолго!

Шкатулку с драгоценностями, выманенную у княгини Ольги Григорьевны, Зинаида спрятала в надежном месте. Уже отъезжая от дома Головиных на извозчике, бывшая лавочница сообразила, что сокровищам не место в паршивой конуре, снятой на паях с Элеонорой. Да и самой Элеоноре не следует подозревать об этих драгоценностях, а то, чего доброго, девка возьмет и перережет горло своей благодетельнице, позарившись на даровое богатство. Чего иного ждать от твари, подобранной некогда на помойке, а после ходившей по рукам? Да, но где же найти надежного человека, безопасный приют? У Зинаиды, как на грех, все знакомые были одного пошиба — самого низшего. И тут ей внезапно вспомнился недавно встреченный отец Иоил. Ведь никто его за язык не тянул, сам предложил ей: «Заходи ко мне, если нужда приключится. Помогу, даже долгом своим почту. И хотя деньгами не богат, но немного ссужу по надобности…» Кого же еще искать и сомневаться?!

Дом старообрядческого священника на Восьмой линии она хорошо помнила и отправилась прямиком туда, предварительно закутав шкатулку в платок. Отец Иоил принял заблудшую овцу горячо и сердечно.

— Я знал, что рано или поздно ты вернешься к старой вере, к вере своих покойных родителей. — От радости его голос дрожал. — Сколько лет прошло с тех пор, как ты перекрестилась, столько на моей душе этот камень и лежит! Ведь тут и моя вина косвенная, я выдал тебя замуж неудачно, от этого и все несчастья пошли… Но ты не горюй, не отчаивайся, помни — Бог покаяние приемлет! Покайся, а меня, грешного, прости!