Отверженная невеста

Свой арест Евгений считал нелепым недоразумением. Он, конечно, слышал о тайных обществах еще до декабрьских событий, но не воспринимал их всерьез, как не воспринял бы всерьез сборища спиритов или скопцов. В правление Благословенного пышным цветом расцвели сектантство, оккультизм, масонство и прочие ереси, но также пустило ростки и свободомыслие, не присущее прежде русскому дворянству. Все тайное было противно натуре Шувалова, однако некоторые свои мнения о мздоимстве чиновников всех мастей, об освобождении крестьян, о конституции он часто высказывал вслух, не думая о последствиях. И мысли его вполне совпадали с чаяниями тех, кто вышел 14 декабря на Сенатскую площадь. Он был против цареубийства, но и среди мятежников случались противники кровопролития. Поэтому хоть он и сказал матери «Никогда!», тем не менее чувствовал свою сопричастность к последним событиям.

Дорога до Петербурга показалась ему на этот раз нескончаемо длинной. Чего он только не передумал за эти тягостные дни! Перебрал в голове всех приятелей, с которыми встречался нарочно или случайно, все разговоры, которые велись вокруг тайных обществ, и не нашел в своем прошлом ничего, за что его можно было вот так запросто затолкать в тюремную карету, унизить и опозорить. При этом в его памяти ни разу не всплыла неудачная вечеринка, устроенная подполковником Рыкаловым. Этот неприятный эпизод был словно вытравлен оттуда сильнодействующей кислотой.

Только на третий день по прибытии в Петербург его вызвали на допрос. Казематы Петропавловской крепости и Алексеевский равелин были переполнены бунтовщиками, поэтому Шувалова поместили в один из подвалов Зимнего дворца, в сырую камеру без окон.

Следственная комиссия заседала в одной из зал дворца. Она редко собиралась в полном составе, потому что великий князь Михаил Павлович частенько пренебрегал своими обязанностями, а военный министр Татищев сильно хворал той зимой. Также по разным причинам в тот день отсутствовали еще три члена Комитета по четырнадцатому декабря: начальник штаба генерал Дибич, петербургский градоначальник князь Голенищев-Кутузов и бывший обер-прокурор Синода князь Александр Голицын. Шувалова допрашивали генерал-адъютанты Бенкендорф, Чернышев, Левашов, Потапов и флигель-адъютант полковник Адлерберг. Евгений был знаком только с Бенкендорфом, но именно тот во время допроса не проронил ни слова. Граф не мог знать, что накануне Александр Христофорович не на шутку сцепился с Чернышевым во время допроса князя Сергея Волконского, с которым Бенкендорф когда-то первым вошел в погорелую Москву, только что оставленную французами. Волконский все эти годы был близким другом Бенкендорфа, и, хорошо зная это, Чернышев во время его допроса особенно усердствовал и все время пытался оскорбить князя. Провокация была рассчитана на то, что Бенкендорф в конце концов не выдержит и начнет защищать бунтовщика. Шла откровенная борьба за власть, борьба за влияние на нового государя. Будучи в фаворе при Благословенном, Чернышев не желал терять своих позиций, оттого и лез из кожи вон. Александр Христофорович, сидевший рядом, дважды клал ему на руку свою ладонь, чтобы как-то утихомирить старого приятеля по Парижу, и оба раза тихо произносил: «Это не корректный вопрос». На третий раз Чернышев не выдержал и, отбросив его руку, гневно прошипел Бенкендорфу в лицо: «Вы мешаете следствию!» Оставшись наедине, они дали себе волю. «Ты мстишь Сержу, потому что он когда-то высмеивал твои парижские подвиги! Подло и низко сводить личные счеты в такой момент!» — негодовал Бенкендорф. Надо сказать, что армейские офицеры презирали Чернышева за шпионство и часто издевались над ним. «Не сходи с ума, Алекс, — усмехался в нафабренные усы Чернышев. — После четырнадцатого для меня больше нет личных счетов и нет друзей. Все эти мерзавцы должны быть четвертованы!»

Ночью Бенкендорф был вызван к императору. Николай нервно расхаживал по кабинету. На лице у него застыла маска гнева. Даже не взглянув на своего друга Алекса, он проговорил:

— Чернышев мне доложил о вашем споре.

Александр Христофорович ни на миг не сомневался, что бывший шпион все слово в слово передаст государю.

— Он преследовал свои цели на допросе, Никс, — попытался оправдаться Бенкендорф. — Невыносимо было на это смотреть…

— Так не смотри! — Император вдруг приблизился вплотную к Бенкендорфу, гипнотизируя его своим холодным немигающим взглядом. — Ты не смотри, Алекс, — повторил он почти шепотом, — ты руби сплеча, как рубил французов, не различая лиц, титулов и званий…

— Как раз с Волконским мы и рубили французов бок о бок, — опустил голову Бенкендорф. — От этого трудно отречься…

— Трудно, но необходимо. — Николай положил ему руку на плечо. — Я понимаю, тяжело предать старую дружбу, но ведь и я тебе друг, Алекс. Значит, надо выбирать, с кем ты.

— Я всегда с вами, ваше величество, — без промедления ответил Бенкендорф, отчеканивая каждое слово. Он высоко поднял подбородок, сверля императора преданным взглядом.

— Ну вот и отлично, — улыбнулся Николай и похлопал старого друга по плечу.