Отверженная

— И, по-твоему, жизнь всегда справедлива? — Шакалов грубо хмыкнул и с придыханием выдал: — Тогда история двухмесячной давности тебя ничему не научила, Черничка.

Все. Мой запас терпения кончился!

Резко повернувшись к мужчине, я смерила его полным призрения взглядом и с трудом сдержав крутящиеся на языке маты, сквозь зубы протянула:

— И что я должна была вынести из этой истории? — Кирилл глухо рассмеялся и отвернулся, будто мое настроение, выражение лица и поведение его смешило, а не злило. Это только добавило градуса к моим и без того закипающим нервам! — Помнишь то, что я сказала тебе в больнице? Это правда, Шакалов. Я могла бы забыть унижения над собой, но не над моим ребенком.

Мужчина резко повернулся и сощурив глаза, пристально посмотрел на меня, протянув руку. Его пальцы сжали мой подбородок до того, как я успела отстранится.

— Чем быстрее ты станешь кроткой, тем быстрее у нас все наладиться. Заметь, именно ты всегда вынуждала меня выбирать кнут, а не пряник. — Шакалов резко опустил взгляд вниз, на мой живот и как-то нервно сглотнув, неуверенно протянул. — Если это правда… То, что сказал Гайка… Я ошибся и мне жаль. Тебе придется принять мои извинения, и женится. Другого не дано. Женщина, которая носит моего ребенка, — моя женщина.

Не знаю, могло ли это задеть Кирилла хоть каплю, но я сказала то, во что верила каждой фиброй души и была уверенна в словах, как в себе:

— Ты можешь заставить меня делать все, что душе угодно. Но… Я никогда не полюблю тебя. Даже другом ты мне быть не сможешь. Никогда, Шакалов. Пожалуй, это будет одной веткой на дереве мой мести тебе. — не знаю, что произошло, но энергетика вокруг поменялась. Странно, но Шакалов не изменился, не убрал руку и даже не моргнул… Тем не менее, я остро чувствовала — что-то изменилось. Словно ветер вдруг стал не северным, а южный.

— Даже не знаю, кому досталось большее наказание, Черничка. Не знаю… — криво усмехнувшись, парировал мужчина, а затем вдруг резко убрал руку и отвернулся к рулю, переходя на уже знакомый холодный, отреченный и без эмоциональный тон: — Иди домой и отдыхай. В институте у тебя больничный на неделю. Придешь раньше на учебу — будет наказание.

Замок щелкнул, и я поняла, что все время машина была заблокирована. Не ожидая повторного предложения выйти, я резко распахнула дверь и вышла, рванув к подъездной двери, словно умалишенная.

Ноги несли меня вперед, не разбирая дороги. Дыхание сбилось, словно после долгого бега, а перед глазами возникла белая пелена. Ключи удалось найти с третьей попытки, и даже лифт на седьмой этаж я ждать не стала, в нетерпении наконец-то оказаться дома.

На дворе была глубокая ночь, но точного времени я не знала. Ожидая, что родители спят, тихо открыла двери. На мне все еще была бела простынь, которую я прижимала к себе чисто по инерции.

Еще в машине Шакалов вручил мне штаны и дал возможность одеться.

Только вот стоило открыть дверь, меня ждал сюрприз. На кухне горел свет. Странно было предполагать, что "бессонница" родителей связанна со мной, ведь я и раньше оставалась ночевать у Влада или Инги.

Но для меня это был знак свыше. Хватит лгать, скрываться и таить секреты. Самое время рассказать по настоящему близким людям то, что не давало спать долгие месяцы. Открыться, довериться и исповедаться.

Я медленно шла в кухню, отсчитывая шаги. Было страшно, рискованно и до ужаса волнительно. Но… Вместе с тем я ощущала легкость, надеясь на важную мне поддержку и внимание.

Мама стояла у окна и смотрела низ. Наверняка она видела, как я выходила из машины Шакалова и это могло облегчить мне задачу рассказать правду. Отец же сидел за столом с рюмкой водки и смотрел себе под ноги, хотя было очевидно — кто-то зашел к комнату.

— Мам, пап? — неловко позвала я, но никто и не шелохнулся. Осторожно подойдя к маме, я положила ладонь ей на плечо и почувствовала, как она всхлипнула. Женщина плакала редко, что заставило тут же испугаться. — Кто-то умер, заболел? Почему вы не…

Она не дала мне договорить. Повернулась так резко, что пришлось отшатнуться. Ее ладонь упала на мою щеку, создавая громкий шлепок и, наверняка, оставляя красный след. Но это было не так важно… Глаза… Ее глаза смотрели на меня так, словно я пустое, грязное и никому не нужное ведро помоев.

— А случилось то, что мы воспитали шлюху. — резко закричала она и попыталась отвесить еще одну пощечину. Только в этот раз я успела отойти и ладонь лишь рассекла воздух. Только это не остудило пыл мамы: — Мы думали, что воспитали хорошую и правильную девочку. Но, оказалось, она грязная лгунья и падшая женщина!

— Мама, о чем ты говоришь? — на глазах появились слезы, и я посмотрела на отца, который все еще не желал встречаться со мной взглядом. — Я могу объяснить, чтобы там ни было!