Отверженные

В таком состоянии для Мариуса страшно было и подумать, что этот человек имел какое-нибудь отношение к Козетте. Он теперь почти упрекал себя, что не задал этих роковых вопросов, которые его испугали и ответы на которые могли бы дать ясное и окончательное разрешение того, что его мучило. Он считал себя очень добрым, очень мягким и, скажем мы, очень слабым. Эта слабость повлекла за собой неосторожный поступок. Он позволил себе растрогаться. И он был виноват в этом. Он должен был просто и откровенно оттолкнуть Жана Вальжана. Жан Вальжан был язва, и он должен был очистить свой дом от этого человека. Он сердился на себя, он досадовал на внезапное волнение, которое его оглушило, ослепило и увлекло. Он был недоволен собой.

Что теперь делать? Предстоящие посещения Жана Вальжана внушали ему глубокое отвращение. Зачем будет приходить к нему этот человек? Что будет он здесь делать? Он не хотел больше думать, не хотел углубляться в эти вопросы, не хотел испытывать самого себя. Он обещал, он дал себя увлечь настолько, что даже обещал. Он дал обещание Жану Вальжану. Нужно уметь держать слово, данное даже каторжнику, в особенности каторжнику. Но прежде всего на нем лежала обязанность по отношению к Козетте. В результате это только еще более усиливало в нем отвращение.

Мариус неясно перебирал в своем уме все эти мысли, переходя от одной к другой, и все это одинаково его волновало. Ему нелегко было скрыть это волнение от Козетты, но любовь делает человека сильным, Мариусу удалось справиться с собой.

Впрочем, он как будто без всякой видимой цели задал несколько вопросов Козетте, такой же чистой, как белая голубка, и не подозревавшей его уловки. Он расспрашивал ее о ее детстве и юности и все более и более убеждался, что, насколько человек может быть добрым, заслуживающим полного уважения отцом, всем этим Жан Вальжан был для Козетты. Все, что Мариус предвидел и предполагал, все это оказалось действительностью. Зловещая крапива любила и оберегала лилию.

Книга восьмая СУМЕРКИ ИДУТ НА УБЫЛЬ

I. Комната внизу

На следующий день, когда стало смеркаться, Жан Вальжан постучал в ворота дома Жильнормана. Ему отворил Баск. Баск ждал его на дворе на заранее указанном ему месте, словно ему были отданы относительно этого особые приказания. Прислуге иногда говорят: «Ты должен стоять там и дожидаться такого-то господина».

Баск, не ожидая, пока Жан Вальжан заговорит с ним, сказал ему:

— Господин барон приказал мне спросить вас, угодно ли будет вам подняться наверх или же вы желаете остаться внизу?

— Я останусь внизу, — отвечал Жан Вальжан.

Баск, впрочем, очень почтительный, открыл дверь в нижнюю залу и сказал:

— Я сейчас доложу госпоже баронессе.

Комната, в которую вошел Жан Вальжан, находилась в нижнем этаже, она была сводчатой и сырой, в случае необходимости ее превращали в кладовую, она освещалась выходившим на улицу окном с железной решеткой, пол в ней был выложен красными плитками.

Эта комната не принадлежала к числу тех, которые регулярно убираются. Пыль спокойно лежала толстым слоем на всех предметах. Тут никто не занимался уничтожением пауков. Великолепная черная паутина, украшенная мертвыми мухами, широко раскинулась по стеклу окна. В одном углу этой маленькой и низкой комнаты виднелась груда пустых бутылок, нагроможденных одна на другую. Со стены, выкрашенной охрой, отстала большими кусками штукатурка. Глубину комнаты занимал камин, выкрашенный в черную краску, с узкой полкой вокруг. Там был разведен огонь. Это означало, что в доме рассчитывали на ответ Жана Вальжана: «Останусь внизу».

Возле камина с обеих сторон стояло по креслу. Между креслами вместо ковра был просто половик, в котором было больше веревок, чем шерсти. Комната освещалась огнем от камина и слабым светом сумерек, проникавшим в окно.

Жан Вальжан чувствовал себя утомленным. Он уже несколько дней ничего не ел и совсем не спал. Он опустился на одно из кресел.

Вошел Баск, поставил на камин зажженную свечу и удалился. Жан Вальжан сидел, опустив голову, и не видел ни бискайца, ни свечи. Вдруг он точно пробудился. Сзади него стояла Козетта. Он не видел, как она вошла, но он почувствовал ее присутствие. Он обернулся и взглянул на нее. Она была очаровательна. Но этим глубоким взглядом он созерцал не ее красоту, а душу.

— А, — вскричала Козетта, — отец, я знала, что вы чудак, но ничего подобного я не ожидала. Вот идея! Мариус сказал мне, что вы желаете, чтобы я приняла вас именно здесь.

— Да, я просил об этом.

— Я ждала такого ответа. Хорошо. Предупреждаю, что я вам сделаю сцену. Начнем сначала. Отец, поцелуйте меня.

И она подставила щеку. Жан Вальжан остался неподвижен.

— Вы не шевелитесь. Я ведь это прекрасно вижу. Вы сидите в позе преступника. Но это все равно, я вас прощаю. Христос сказал: «Подставь другую щеку». Вот она.

И она протянула другую щеку. Жан Вальжан не шевельнулся. Казалось, будто его ноги приросли к полу.

— Это становится серьезным, — сказала Козетта. — Что я вам сделала? Я расстроена. Вы должны меня умилостивить. Вы обедаете с нами.