Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова )

Там же было сделано следующее глубокомысленное замечание о попугае, немного жадном, принадлежавшем одной из дам, живущих в монастыре.

— Какой он миленький! Он слизывает верх тартинки, точно живой человек!

На плитах того же монастыря была найдена следующая исповедь, написанная семилетней грешницей заранее, чтобы не забыть: «Отец мой, — я грешна в скупости. Отец мой, — я грешна в прелюбодеянии. Отец мой, — я грешна в том, что поднимала глаза на мужчин».

На одной из дерновых скамеек этого сада была рассказана розовыми губками шестилетнего ребенка следующая сказочка, которую жадно слушали четырех- и пятилетние крошки, широко раскрыв голубые глазенки.

«Жили-были три петушка в царстве, где было много, много цветов. И вот они нарвали цветов и сунули их себе в карман. Потом нарвали листьев и тоже положили их себе в игрушки. В этом краю было много леса, и в лесу волк — он и съел петушков».

Другая поэма:

Хлопнули палкой. Это Полишинель прибил кошку.
Это ей не было приятно, а очень больно.
Тогда одна дама посадила Полишинеля в тюрьму.

Там же были сказаны одной маленькой сироткой, найденышем, которую монастырь воспитывал из сострадания, следующие грустные, кроткие слова. Она слышала, как другие говорили о своих матерях, и прошептала в своем уголке:

— А у меня матери не было, когда я родилась!

Была там толстая сестра-ключница, вечно спешившая по коридорам со связкой ключей и называвшаяся сестрой Агатой. «Старшие из больших», т. е. свыше десяти лет, звали ее Агафоклеей.

В трапезной, большой продолговатой комнате, освещаемой только одним окном со сводами, расположенным на одном уровне с садом, было темно и сыро и, как выражались дети, там копошились букашки. Все соседние места поставляли туда свой контингент насекомых.

Каждый угол получил на языке пансионерок особенное выразительное наименование. Был угол пауков, угол гусениц, угол мокриц и угол сверчков. Угол сверчков был ближе к кухне и пользовался уважением. Там было не так холодно, как в остальной части залы. От столовой эти прозвища перешли на пансион и служили для отличия четырех «наций», как в бывшей коллегии Мазарини. Каждая воспитанница принадлежала к одному из четырех разрядов, смотря по тому, у какого угла она садилась во время трапезы. Однажды архиепископ, посетив монастырь, увидел, что в класс входит хорошенькая девочка, вся розовая, с чудными белокурыми волосами; он спросил другую воспитанницу, прелестную брюнетку со свежими щечками:

— Кто это такая?

— Это паук, ваше преосвященство.

— Ба! А та другая?

— Сверчок.

— А вот эта?

— Гусеница.

— Правда? А вы сами кто?

— Я мокрица, ваше преосвященство.

Каждое заведение такого рода имеет свои особенности. В начале нынешнего столетия Экуан был благочестивым и строгим местом, где протекало в таинственной тени детство молодых девушек. В Экуане, когда совершалась процессия вынесения Святых Даров, различали «дев» и «цветочниц». Были также «балдахинщицы» и «кадильщицы»: одни несли шнурки балдахина, другие кадили перед Святыми Дарами. Цветы принадлежали по праву цветочницам. Впереди шли четыре «девы». Утром в этот великий день не в диковинку было слышать в дортуаре: «Кто из вас „девы“?»

Госпожа Кампан передает слова одной «маленькой» семи лет, обращенные к «большой», шестнадцати, выступающей во главе процессии, между тем как она, маленькая, оставалась в хвосте:

— Ты вот дева, а я нет.

V. Развлечения

Над дверями трапезы красовалась крупными черными буквами молитва, так называемая «Беленькое отченаш», и обладавшая свойством вводить людей прямо в рай. Начиналась она так: «Миленькое беленькое отченаш, Господь его сотворил, Господь его говорил, Господь его в рай посадил». И затем: «Вечером, ложась спать, я нашла трех ангелов у своей постели: одного в изголовье, другого — в ногах, и Богородицу посередине. Она сказала мне, чтобы я ложилась, ничего не страшась. Господь — отец мой, Пресвятая Дева — моя мать, три апостола — мои братья, три девы — мои сестры. Сорочка, в которой родился Христос, покрывает мое тело, крест святой Маргариты начертан на моей груди; Богородица идет по полям, оплакивая Христа, и встречает святого Иоанна. — „Святой Иоанн, откуда идешь?“ — „Я иду от вечерни“. — „Не видел ли ты Христа?“ — „Он на древе креста, ноги и руки пригвождены, и на голове венок из белых терний“. Кто будет произносить эту молитву трижды утром и вечером под конец попадет в рай.

В 1827 году эта характерная молитва исчезла со стены под густым слоем краски. В настоящее время она уже начинает окончательно изглаживаться из памяти молодых девушек, теперь уже давно дряхлых старух.