Отверженный. Тёмная сторона частицы

Приход этого сумасшедшего в сопровождении четырёх коллег меня удивил. Повинуясь команде надзирателя, я встал со своей кушетки и повернулся спиной к решётке.

Когда проход открылся, меня схватили за плечи и бросили на бетонный пол центрального прохода. В голове мелькнула мысль, что сейчас будет моя последняя прогулка в жизни. Голоса в блоке утихли.

— Встать, лицом к выходу! — крикнул А́филь и несколько раз приложился по моему животу дубиной. Только ведь все болячки зажили!

Я медленно поднялся на ноги и повернулся лицом к охранникам. Терять уже нечего. А́филь нервно постукивал пальцами по кобуре на поясе, желая достать пистолет и расстрелять меня.

Странное чувство, когда ты уже готов к смерти и видишь её лицо. Много раз мне приходилось прощаться с жизнью, один раз это почти удалось, но судьба подарила мне это белое тело. Ненадолго, судя по всему.

— Я лучше здесь постою. Ноги болят ходить, — произнёс я. Среди заключённых послышались одиночные смешки.

— Ты совсем бессмертный, ос? Думаешь тебя не…

— Застрелю? — прервал я А́филя. Если дерзить, то уж до конца. — Валяй придурок. Ты же гнойный опарыш этого места. Прислужник толстосумов и их средство для чистки обуви. Тебе дали ствол для того, чтобы ты совершал все эти расстрелы, поскольку никто не хочет заниматься этой грязной работой.

Лицо А́филя искажала злобная гримаса. Если бы курнайцы могли краснеть, он был бы уже похож на томат. В камерах стали слышны одиночные хлопки и одобрительные возгласы.

— А ну заткнули свой рты! Сброд курнайского мусора! — воскликнул А́филь и, дрожащей рукой достал пистолет. Шепелявый охранник явно нервничал. — Теперь ты точно покойник, ос. Выступай с прощальной речью.

Говорят, что перед смертью можно испытывать как сильную боль, так и приятные ощущения. Сейчас не так — чувство страха, паники и ужаса куда-то ушло, пытаешься «сопротивляться» смерти.

«Всего пятеро и один пистолет», — подумал я и уже был готов к бою с этой шайкой. Умирать от пули сумасшедшего сегодня не собираюсь.

— Стоять всем! Оружие на пол А́филь! — раздался голос Садака. Он шёл быстрым шагом, держа пистолет в направлении охранников. С ним следовал Номер Три.

— Капитан! У меня указание…

— Заткни пасть, придурок! Здесь указания раздаю я и никто больше. Пистолет на пол, сказал! — ещё более громко скомандовал Садак, подойдя вплотную к А́филю. Шепелявый нехотя, но всё же подчинился. — Вон пошли все.

Охранники засеменили к выходу. Проходя мимо Номера Три, А́филь остановился и подошёл вплотную к нему.

— Ты труп. Это случится очень скоро, Номер Три, — пригрозил он.

— Слишком злоупотребляешь своей тупостью, А́филь. Я не буду больше таким милосердным, — ответил Номер Три вдогонку шепелявому.

После небольшой паузы, меня завели в камеру. В блоке началось обсуждение произошедшего, но Садак не останавливал этот шум. Я чувствовал, что он желает что-то сказать, но капитан не последовал за мной в камеру, а остался на центральном проходе.

— Дана команда вас убрать. Ваша информация оказалась верной, а прокурор решил вас в живых не оставлять, — тихо произнёс Номер Три, сопровождая меня в камеру.

— Почему говорите мне это? — спросил я.

— Не знаю. В вас больше благородства и чести, чем в них и во многих моих коллегах. К тому же, это нарушение приказа министра. И Садак думает также, — проговорил Номер Три и вышел из камеры.

Капитан бегло осмотрел блок и на секунду встретился взглядом со мной. Хоть он и моргал часто, но, думаю, смог заметить мой благодарственный кивок головой.

Решил, что этой ночью спать нельзя. Если не получилось у охраны, могут сделать через заключённых. Зная возможности А́филя и ему подобных, они могут натравить на меня каких-нибудь амбалов.

Я ворочался на кровати, пытаясь не замечать грызущих меня насекомых. Зуд был ужасным, несколько раз даже вскакивал и чесался об стену. Ранее не замечал такого интереса со стороны подобных созданий к моему телу.

На центральном проходе послышались чьи-то шаги и томное дыхание. В свете ночного освещения перед камерой стала появляться тень больших размеров. На ум пришла мысль только об одном курнайце.

— Как быстро мы превращаемся в дикарей, пересекая порог подобного заведения, — тихо проговорил Локман, подойдя к решётке. Я встал посреди камеры и посмотрел на него. После небольшой паузы он продолжил.

— К чему угодно можно приспособиться. Главное, чтобы была рутина, так? Разум требует постоянства, привычки. Если ее отнять, сломать наработанный механизм, вот тогда… Тогда-то и начинает ехать крыша, неправда ли мистер Абсалон?

— Я не дикарь и звериный инстинкт меня ещё не захватил, — сказал я и сел на кровать.

— Вам это ещё предстоит. Представляться не буду и долго вас не задержу. Сегодняшняя истерия охраны — не моих рук дело, тут можете мне верить…

— А могу и не верить, — перебил его я.

— Можете. А можете попробовать. А ещё можете закрыть свой рот и послушать, — слегка повысил голос Локман.