Отверзи ми двери

- Откуда вы все это знаете, Костя? - спросил Лев Ильич, он вдруг так явственно в черноте, застилавшей ему глаза, увидел соломинку: "Ухватиться бы, ухватиться!" - мелькнуло в голове неведомо почему.

- Сказано, - поднялся со стула Костя. - Мне сказано. В последние времена, кои чувствую, знаю - приближаются, когда на маковках Святой Церкви - да, вон, прочтите, - показал он на книгу, положенную им же на стол, - являются новые, доселе невиданные розовые лучи грядущего Дня Немеркнущего. Тогда Бог выбирает кого хочет и ведет его. Не Бог философов, ученых или либеральствующих пастырей, а Бог Авраама, Исаака и Иакова. Выбирает, берет за руку и ведет. И нет невозможного - это человеку, а Богу все возможно. И тогда Он говорит, а я слышу: "На камне сем, на месте развалившейся, сгнившей, продавшейся воздвигни новую церковь - Церковь Святых".

- Там... так сказано? - спросил Лев Ильич, он уж обеими руками держался за хрустевшую в пальцах соломинку, висел над визжащей бездной.

- Мне сказано, - отрубил Костя, и тут показалось Льву Ильичу, он словно бы смутился на мгновение. - А вы поскромней, попроще будьте, за все не хватайтесь, чего не понимаете - не всем дано. Оставьте мудрствования - у вас нет сил ни на что, вижу, вы и разу, небось, от соблазна, искушения, от жалкого греха не смогли отказаться, зачем вам про все это знать и думать? За вас решено и подумано, за вас отмолено - крестными муками Спасителя и тех, кому мир воистину доверен, кого и не знает никто, кого затопчут, а хуже того - и не заметят. В них - все, сегодняшняя альфа и омега, оплот христианской веры, камень...

- А мне что ж, все... - будто уже и не он, не сам Лев Ильич, что-то в нем это сказало, - все, выходит... можно? Эти двое... которых затопчут иль не заметят, они и это мое "все можно" примут на себя?..

- По вере получите, - сказал Костя. - По истинной вере в Церковь Святых. И здесь и там. Они будут на том последнем Суде и вашими защитниками и обвинителями. Себя забудьте. Тому доверьтесь, кто всю вашу мерзость взвалит на себя...

В руках у Льва Ильича хрупнула соломинка - и он сорвался.

Костя по-прежнему стоял, держась одной рукой за спинку стула, потом шагнул к окну, обернулся - и Лев Ильич увидел, что глаза у него разные: левый чуть косил, был совсем темным, а правый посветлей. Костя левым, косым моргнул ему.

- Чего ждем-то? - спросил Лев Ильич.

- А я уж дождался, - ответил Костя, моргая еще раз тем же глазом, и засмеялся отрывисто, с такой спокойной умешкой.

- Ты что, издеваешься, что ль, надо мной? - спросил Лев Ильич.

- Наконец-то! - Костя повернул стул, уселся верхом, выкинул ноги вперед и ловко скрестил их перед собой. - Давай, излагай, что там горит, сейчас разберемся.

- Не хочу, чтоб ты надо мной смеялся.

- Что ж мы слезы будем лить? Хорошо погулял?

- Видишь, едва ноги таскаю, кабы не ты - полдня проспал.

- Ловок... Седина в бороду...

- Ну это ты брось, здесь другое.

- Неужто? - развеселился Костя. - Духовные стихи читали? То-то, я вижу, катарсис, ноги не держат.

- Черт его знает, - пожал плечами Лев Ильич, - безумие какое-то.

- Да знаю, чего уж хитрого. Почему безумие, если на сладкое потянуло недостаточность организма, процесс вполне химический. Знаешь, как кристаллы выпадают? Бросают в перенасыщенный раствор - это взрыв, как в атомном котле и ты уже не тот, вся твоя аморфность, размягченный хаос - все определится звонкими гранями, засверкает. Ты ж рисковал, мог оказаться ничтожеством, так и сгинуть незамеченным в том растворе, или он бы тебя исторг, не принял. А тут возрождение, да еще в каком новом качестве, обновленный - посторонись, все можем!

- Чего-то не пойму, - распрямил плечи Лев Ильич, - конечно, уверенность появляется, однако... Черт, зачем мы об этом говорим!

- Ну, если неохота. А может хвастать нечем? - снова подмигнул Костя.

- Зачем уж так... - Лев Ильич на себя посмотреть не мог, но губы явно раздвинулись в самодовольной улыбке - знал он, изнутри себя видел! - Недоспал просто - так это наверстаем...

- Ладно, - сказал Костя, - оставим тему, мужчина должен быть благородным. Что там еще у тебя?

- Да мелочи все: семнадцать лет надо бы списать, виснут, понимаешь, мораль, ясное дело, но... привычка - мешает, путает...

- А ты и там был на высоте?

- Ну, семнадцать лет многовато все время на высоте - голова закружится; быт, сам понимаешь: после завтрака - обед, ужин, посуду мыть три раза на день - одно и то же.

- Чего не понять - механика разбанальная: от кислого скулы воротит, а от сладкого зубы болят. Тут весь смысл, гастрономический я имею в виду, в смене впечатлений, одна кухня приедается.

- Что-то ты больно уж примитивен.

- А я всего лишь точен, это ты привык прятаться за словами. Списать, стало быть? У тебя что - обязательства, что ль, какие? Да и как тут солжешь, когда вмешалась механика: кристалл хитростью не высидишь - химия точная наука, как математика. А ты крепкий: в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань.

- Ну а жалость, сострадание, благодарность наконец?