Ответ

Он покатил на площадь Телеки. Поколебался было, не заскочить ли по дороге к дяде Нейзелю, чтоб поделиться великой радостью, но тут же, нахмурив лоб, решил отложить это до следующей недели: надо спешить домой, ведь мама ничего не знает о нем с прошлого воскресенья. Звоня непрерывно, словно пожарная машина, он мчался по проспекту Ваци, по Надькёруту, по улице Непсинхаз; на площади Телеки остановился.

С покупками он управился за час. Сторговал белую рубашку в голубую полоску за три сорок, подштанники за один пенгё, не слишком ношенный костюм ржаво-коричневого цвета, с кармашком для сигары, за двадцать четыре, матери — цветастый халат за три с половиной и четыре пирожных с кремом за сорок восемь филлеров. У него осталось двадцать четыре пенгё шестьдесят филлеров и еще один крейцер. Крейцер он положил отдельно, во внутренний карман, к половинке разорванной ассигнации. Увязал покупки, сверток с вещами приторочил сзади к седлу, пирожные раскачивались под рулем.

— Балинт! — отчаянно вскрикнула мать, когда он, мягко прошуршав колесами по гравиевой дорожке, с шиком, почти как профессорский «стайер», вырулил под самую дверь. — Чтоб тебе господь ноги все переломал, бродяга ты распоследний, цыган паршивый, да где ж ты пропадал целую неделю! Ах ты, дрянь эдакая, да неужто нет в тебе совести ни на вот столько, неужели ты…

— Не шумите, мама, ничего ведь не случилось, — прервал ее Балинт. — Я по шестнадцать часов в день работал, где же мне было раскатывать сюда из Пешта.

— Работал? Где?

— Да на том самом заводе, куда меня дядя Йожи устроил. На улице Яс.

— А спал где?

— В конюшне, — ответил Балинт, — там же, при заводе.

Мать отвернула усталое, постаревшее лицо. — Он лучше в вонючей конюшне спать будет, но к матери родной не поедет… А это что за сверток?

Балинт рассмеялся. — Сушеный лед.

Луиза Кёпе еще раз взглянула на сына, потом повернулась и ушла на кухню. — Постойте, мама! Поглядите лучше! Я и вам кое-что привез!

— Пресвятая дева! — всплеснула мать руками над развернутыми покупками. — Где стащил?!

— Ну вот, сразу и стащил! — засмеялся сын. — Выиграл!

Мать вперила в него глаза.

— Об заклад побился! — коротко пояснил Балинт о серьезным видом.

Прибежали из сада сестренки; в благоговейном молчании, спрятав руки за спину, они испуганно уставились на разложенные на столе богатства. Посередине, вытянувшись во всю длину, красовался ржаво-коричневый костюм с кармашком для сигары; последние лучи солнца, прокравшись в кухню, засверкали на черных костяных пуговицах, пробежали по отутюженной стрелке брюк и скрылись в двойных манжетах штанин. Теперь Балинт разглядел узенькие, в одну нитку, лиловые полоски на расстоянии ладони одна от другой.

Мать только взглянула, но не притронулась к обнове.

— Почем?

— Двадцать четыре, — ответил Балинт. Одна из девочек громко ахнула.

— Подштанники один пенгё, рубашка — три сорок, — сообщил Балинт.

— А халат?

— Это подарок.

Мать стояла не шевелясь. — Деньги-то откуда у тебя?

— Говорю же, об заклад побился, — засмеялся Балинт.

— Отвечай, не то убью, — простонала мать.

— Да я же заработал, мама! — весело воскликнул Балинт. — Что вы думаете, я…

— Ничего я не думаю, — с неподвижным лицом проговорила мать. — Ничего не думаю. А ты не ври мне тут, потому что я, как бог свят, вот этими своими руками придушу тебя, щенка этакого! Ведь это ж больше тридцати пенгё!

— Ну да, больше! — Балинта распирало от гордости.

— Мы всей семьей живем на жалкие восемь да десять пенгё, что вы с Фери зарабатываете, — глухо проговорила мать. — И вот ты, как уличная девка, накупаешь себе наряды, едва только денежки завелись? А на что я кормить вас буду эту неделю?!

— Вот вам двадцать пенгё, мама!

Она не шевельнулась. — Откуда?

— Ну я же сказал, это моя недельная получка, — радостно смеялся мальчик. — Говорю, в день по две смены трубил всю неделю.

У матери исказилось лицо. — Не ври, слышишь! Убью!

— Честное слово, — сказал Балинт и поглядел матери в лицо: все было напрасно, ему не пробить эту крепкую, как камень, кору отчаяния и подозрения. — Вы же знаете, мама, я никогда вам не… — Он осекся.

— Не знаю.

— Это правда, — проговорил он, повесив голову. Вдруг лицо его озарилось. — Поглядите-ка! Так вот же конверт, на нем моя фамилия и сколько мне выплачено. Пятьдесят семь пенгё, видите? Двадцать я вам даю, а четыре шестьдесят два мне на неделю останется. Я еще четыре пирожных купил за сорок восемь филлеров.

— Где они? — взвизгнули сестры.

— Я дядю Йожи позвал к ужину, — объявил Балинт, сверля глазами мать. — Он сейчас приедет. Он всего двадцать девять двадцать заработал!

Но Йожи прибыл только утром с отличным куском свинины в неизменном портфеле. — Костюм хоть куда! — сказал он, обращая длинный нос к Балинту. — Материя славно пахнет. Великоват чуть-чуть. Площадь Телеки?

— Ага.

Йожи смотрел, кивал головой. — Ничего, ужо врастешь в него, подымешься, как тесто в деже, еще и перерастешь.