Ответ

Две сестренки, проснувшись, с любопытством разглядывали Балинта. — Как он вырос! — тоненьким голоском сказала одна, стоя у кровати и ковыряя в носу. — Он помрет, мама?

Сейчас, когда Балинт лежал на кровати, вытянувшись в полный рост, было видно, что за последнее время он и в самом деле заметно вырос и, даже слишком, пожалуй, раздался в плечах; за три месяца двухсменной работы окрепли и налились мускулы на руках — впрочем, тело оставалось по-мальчишески стройным и соразмерным, может, было даже более гармоничным, чем прежде. В мальчике сильней проступило сходство с фотографией матери в подвенечном уборе, которая висела над кроватью, рядом с отцовской.

Фери, воспользовавшись случаем, когда мать вышла за водой на кухню, наклонился к лицу брата, принюхался. — Да ведь он пьян, как сапожник! — воскликнул он со злорадством. Мать услышала, вбежала в комнату. Слабые пары алкоголя и впрямь чуялись в дыхании Балинта, остававшемся при этом непорочно чистым. Когда мать склонилась над ним и понюхала, ей показалось, будто сын улыбнулся лукаво, но, всмотревшись, она опять увидела упрямо и недовольно опущенные уголки губ.

Он спал не просыпаясь два дня и две ночи. У него явно был жар, лицо горело, тело словно накалилось, он беспокойно метался, как будто хотел сбросить с себя измятую простыню.

Мать время от времени вливала ему в рот немного теплого молока, другой пищи он не принимал, сбрасывал и мокрую тряпицу, которую клали ему на пылающий лоб. Но за все время ни разу не застонал и не вскрикнул во сне, дышал тихо, словно сдерживаясь, и все отодвигался к самому краю постели, как бы желая показать, что не он, а болезнь его занимает бо́льшую часть материнской кровати.

На третье утро, сильно пропотев, он неожиданно открыл глаза. И тотчас улыбнулся матери. Молча смотрел на ее склоненное над ним заплаканное лицо и улыбался.

— Проснулся наконец-то, голубчик мой, сыночек разъединственный, — проговорила мать, сидевшая в ногах постели на кухонной скамеечке, и кончиком перины вытерла глаза.

Балинт улыбнулся ей. — Проснулся.

— Очень больной ты, родненький мой, цвет мой единственный.

— Я не больной.

— Два дня и две ночи спишь без просыпу, — заплакала мать.

Балинт удивился. — Правда?

— Я уж думала, и не проснешься. Что болит у тебя, деточка?

— Ничего. Очень я переволновался, мама, оттого, может, и спал столько. Но теперь все хорошо.

Мать положила руку на его влажный лоб.

— С чего ж ты переволновался так, родной мой?

— А на демонстрации, — ответил Балинт. — И потом на другой день.

— Побили тебя?

Лицо мальчика вспыхнуло. — Ну, меня-то нет! — сказал он ершисто.

Он прикрыл глаза, разговор, как видно, утомил его. Мать и сын молчали. Низкое осеннее солнце сквозь открытое окно освещало кровать, золотя лежавшую на простыне мальчишечью руку, на молодой, плотной коже которой еще не просвечивали пульсирующие жилки. Балинт опять открыл глаза. — Меня уволили, мама.

Мать ответила лишь потрясенным взглядом.

— Не смогу я записать Бёжи в школу, — сказал Балинт.

Вновь стало тихо. У матери на глаза навернулись слезы.

— Не знаю, что с нами и будет, — сказала она негромко, и ее смуглое худое лицо сразу поблекло. — Живет человек, ни богу не грешит, ни человеку, дело свое исполняет исправно, вреда никому никакого не делает, а его и последнего куска хлеба лишают. И когда уж конец будет нищете этой? Думала, вот повезло, хорошую работу нашел, теперь поработаешь, вроде ведь довольны тобой, и вдруг, не успел прижиться как следует…

Балинт улыбнулся матери. — Не бойтесь, мама, — сказал он и закрыл глаза, — все у нас будет хорошо! — Он опять заснул, но дышал теперь гораздо ровнее, а в полдень проснулся, попросил есть. Выхлебал две глубоких тарелки густого картофельного супа, съел тарелку сладкой лапши с маком. Кровь опять заиграла на его щеках, запылали даже уши; глаза весело заблестели.

— Что это ты? — спросила мать, увидев, что Балинт сбросил с ног перину.

— Встану сейчас.

— Зачем?

— В Пешт поеду, — сказал мальчик, покачивая над полом спущенными ногами. — Работу искать.

Балинт встал, однако ноги тотчас подкосились, и он, потеряв сознание, распростерся на полу. Мать с трудом подняла на кровать его тяжелое, расслабленное тело. Правда, несколько минут спустя он, испуганный и удивленный, открыл глаза, но был так слаб, что пришлось еще целую неделю оставаться в постели.