Ответ

И перед партией ее совесть была нечиста. Юли еще не рассказала товарищам о великой перемене, происшедшей в ее жизни: о своей любви к человеку буржуазного мира; впрочем, она понимала, что это не сказывается на ее деятельности, знала, что рано или поздно придет черед для исповеди, и потому самообвинения лишь подспудно тлели в ее сердце. Но своего возлюбленного она обманывала. Глядя в доверчивые, ничего не подозревающие глаза профессора, она ощущала собственную нежность к нему притворством, молчание — предательством. Тщетно утешала себя тем, что это молчание косвенно служит их любви: всякий раз, как ей приходилось лгать профессору — если не могла провести с ним вечер или опаздывала на свидание, — горло у нее сжималось и на сердце ложилась тяжесть; она начинала бояться, что выдаст себя. Полное доверие, с каким профессор принимал любой ее обман, было для нее непереносимо.

— Завтра мы не увидимся, Зени, — сказала она как-то вечером, прощаясь с профессором.

— Вообще не увидимся?

Юли покачала головой.

— Опять надо срочно печатать? — спросил профессор. — Плюнь ты на все! Лучше я тебя увезу куда-нибудь.

Юли опять покачала головой.

— Ну ладно, — согласился, профессор. — Но вечером я все-таки загляну к тебе, вдруг ты кончишь пораньше.

Юли надела пальто. — Не приходите. Я буду работать не дома.

— А где же? — удивился профессор.

— Я пишу под диктовку на квартире.

Профессор посмотрел на нее. Он не сказал ни слова, но сердце девушки сжалось. На следующий день в четыре часа ее будут ждать с паролем в Крепости, на площади Святой Троицы, и когда она освободится, неизвестно; впрочем, она вообще неохотно встречалась с профессором в те дни, когда вела нелегальную работу. Не отдавая себе в том отчета, она ощущала свою любовь несовместимой с партийной работой — как ни серьезно было ее чувство — и старалась устраиваться так, чтобы то и другое не встречалось в ней хотя бы во времени. Вот уже месяц, как Юли работала в аппарате нелегальной печати коммунистической партии Венгрии; работа забирала не слишком много времени, однако была опасна, особенно с тех пор, как дело находившихся под судом коммунистов передали военному трибуналу, не говоря уж о пытках предварительного следствия, которые сломили не одного стойкого борца, толкнув на предательство. Юли еще не познакомилась лично с отделом контрразведки, но о следственных методах полиции знала не понаслышке: сломанный и плохо сросшийся мизинец на левой ноге и шрам за левым ухом, длиною в спичку, были верными памятками; первую скрывал от людей — но не от нее самой — туфель, вторую — пышный узел волос. Обе отметины появились три года назад, после разгрома коммунистического движения среди студентов. Ведя политическую работу, Юли не часто вспоминала улицу Зрини, когда же все-таки вспоминала, это не только не устрашало ее, но даже прибавляло отчаянности и твердости, удваивая силы; она становилась особенно рассудительна, спокойна и в то же время воинственно весела; ее улыбающееся юное лицо, сияющие глаза, чистый серьезный лоб будили в людях огромное доверие, как будто они повстречались с самим Грядущим.

Свидание на площади Святой Троицы заняло у нее всего несколько минут. К ней подошел молодой человек, приподнял шляпу.

— Вы не знаете, барышня, где тут фуникулер?

Юли ему улыбнулась. — Он сегодня не работает.

— Привет, — сказал молодой человек и протянул руку. — Пошли на бульвар к Башне. Я тебя узнал издали по красному свитеру.

Через несколько минут они расстались. Юли получила задание съездить в Зугло[133], на уже знакомую ей квартиру, служившую коммунистической партии одним из складов литературы, и сообщить работавшему там товарищу, по скольку экземпляров на район паковать нелегальные издания — «Коммунист» и «Партийный работник» — для районных распространителей. Прежде чем проститься, условились о следующей встрече: через неделю вечером Юли войдет в телефонную будку на углу улицы Надора и улицы Яноша Араня, и если на сотой странице телефонной книги номер страницы окажется обведенным красным карандашом, на следующий день они встретятся в шесть часов вечера в условленном кафе на Фехерварском проспекте. Договорились и о контрольной встрече: если красного кружка на сотой странице не будет, Юли зайдет в ту же телефонную будку через неделю, а на следующий день — в корчму.

Она ехала в Зугло кружным путем. Из Крепости спустилась фуникулером, оттуда на «девятке» доехала до моста Франца-Иосифа. Сделав еще две пересадки, вышла у Восточного вокзала. Наконец села в трамвай, идущий в Зугло, уже уверенная, что не приведет за собой хвоста. У переезда через железную дорогу трамвай простоял несколько минут, за шлагбаумом громыхал нескончаемый товарный состав. Юли сошла на улице Короля Лайоша Великого, свернула на Керекдярто.

Еще раз оглянулась, никто не преследовал ее.