Ответ

— То есть как?! — не удержавшись, негромко воскликнул сидевший в конце стола хунгарист, который с той минуты, как у него отобрали его кепи, непрерывно мучился вопросом, не было ли то оскорблением и не следует ли ему от имени корпорации получить сатисфакцию — иными словами, дать профессору пощечину. — Вы изволили что-то заметить? — спросил профессор, обращая к нему свой двойной лоб. Студент вздрогнул. — Никак нет, господин профессор! — В таком случае, что же я слышал? — Хунгарист глотнул. — Я думал вслух, господин профессор. — Вот как, вы имеете обыкновение думать? — спросил профессор с выражением крайнего удивления. — Когда же? Греясь на солнышке? Или во время пирушки? — Студент молчал. — Да, кстати, вот эти буквы «БРЧ», которые вышиты на ваших шляпенциях… Что они означают? — спросил профессор, прикрыв глаза. — Если не ошибаюсь, «Бог, Родина, Честь»… Ну да, конечно же, вы, вероятно, об этом и пожелали мне напомнить, объявив, что — как вы выразились?.. — что думаете вслух.

Настойчиво сигналя, под окнами проехала машина, профессор раздраженно махнул рукой. — Пожалуйста, подливайте себе, коллеги. На сей раз я не составлю вам компанию, но это пустяки. Вашему же вниманию, — тихо обратился он к хунгаристу, опять прикрыв глаза, — рекомендую пример епископа вюрцбургского, который велел поставить на границе церковных угодий специальную виселицу для химиков, буде они попадутся ему в руки.

— Разрешите возразить? — спросил Эштёр, вытянувшись над столом всем своим длинным телом. — Епископ вюрцбургский был неправ.

Профессор не отозвался.

— Химик, — продолжал Эштёр, — и даже человеческий разум вообще (да будет позволено мне сделать такое обобщение) способен прослеживать лишь то, что существует. И, как бы ни были велики усилия, результат их есть не более как подражание чему-то сущему, то повторяющее это сущее целиком и полностью, то сочетающее различные, порознь существующие данности в новой комбинации, каковая, впрочем, опять-таки не есть нечто принципиально новое, а есть всего-навсего осуществление одной из бесконечных возможностей действительности. Те триста тысяч соединений, которые узнала и создала органическая химия до нынешнего дня, не обогатили действительность ничем принципиально новым. Но даже предполагая, хотя и не допуская, что человеческий разум отыщет когда-нибудь нечто органически новое во всех своих деталях, нечто, прежде не существовавшее, мы и в этом случае в конечном итоге обнаружим, что это новое создано все-таки из какой-то части существующей действительности, из самого разума, наконец, раскрывшего что-то, прежде скрытое, еще не выношенное, но все же существовавшее как возможность — то есть самого себя.

Лицо профессора помрачнело.

— Чепуху городите, — проворчал он. — Ваш ход мысли напоминает рассуждения шахматиста, играющего с самим собой.

— Прошу прощения, — не успокаивался Эштёр, — мой тезис прост: нельзя изыскать то, чего нет. Об этом предупреждает и ясная логика венгерского языка: искать можно лишь то, что есть. Что из этого следует? То, что мы должны искать, или, если угодно, вести изыскания в существующем мире, то есть должны приобретать знания и эти знания упорядочивать и суммировать. А такая работа не несовместима с существованием бога.

— Опять чепуха, — проговорил профессор и, сцепив руки над животом, медленно стал крутить большие пальцы. — Если бы кто-то сказал, что у вас не хватает одного шарика, то, согласно очевидной логике венгерского языка, сие означало бы, что этот шарик следует отыскать и вставить туда, откуда он выпал. Вы бы взялись за это, почтенный коллега?

Эштёр молчал.

— Ну-с?

Так как и на этот раз ответа не последовало, профессор открыл глаза и посмотрел на долговязого студента. — Что с вами?

— Простите, господин профессор, но, если я верно понял, вы считаете, что у меня не хватает шариков?

Профессор продолжал смотреть на него в упор. — Да.

— В таком случае я не стану продолжать, — объявил Эштёр.

— Не продолжайте! — В комнате наступила тишина. — А вы чему веселитесь? — раздраженно обрушился профессор на трех студентов, расположившихся в сторонке, которые, тихонько, но внятно хихикая, старались тактично и по возможности ясно дать профессору понять, что они, безусловно, с ним согласны. — Палинка ударила вам в голову? Ну что ж, пожалуйте… наливайте себе, не стесняйтесь… Мне за то и платят, чтобы я начинял вам головы! Что же касается вас, коллега Эштёр, — обратился он опять к долговязому студенту, который вперил неподвижный невидящий взгляд в пространство, втянув в себя все свои длинные конечности, — то пусть послужит вам утешением сознание, что относительно самого себя я придерживаюсь куда более низкого мнения.

Эштёр молчал.

— Позволю себе надеяться, господин профессор, — проговорил он после довольно длинной паузы, — что вы виноваты в этом столь же мало, как и я.