Ответ

— Увы, я не силен в немецком, дорогой барон, — не скрыл раздражения Игнац. Барон улыбнулся. — Прошу прощения, дорогой друг. Я хотел всего-навсего обратить любезное ваше внимание на то, что дружеские чувства профессора Фаркаша, надо думать, материально также приносили свои плоды госпоже Шике, отведывать которые, возможно, доводилось и спутнику ее жизни. Покуда дружба имела место… Ну, а если она прекратилась?..

Удар кулаком привлек к роялю не слишком занятых гостей; правда, они тактично посматривали по сторонам, но упорно подбирались ближе. Первым в пределах видимости оказался профессор Кольбенмейер, вошедший из желтой гостиной, торопливо семеня ножками, и остановившийся между дверью и китайскою, в человеческий рост, вазой, которая стояла на китайском же, эбенового дерева, столике. — Я, кажется, угадываю, от кого получены материалы для статьи, — шепнул государственный секретарь на ухо барону.

Барон улыбнулся. — Разумеется, от нашего друга Кольбенмейера!.. Господин профессор! — повернулся он к попыхивающей между темно-каштановыми баками трубке; густые клубы дыма на мгновение закрыли остренький пронырливый нос и стыдливо опущенные долу глазки. — Что вы думаете об этой статье? — О какой статье, дорогой барон?

Государственный секретарь сделал глубокий вдох и отвернулся от Кольбенмейера; он презирал тех, кому удавалось перехитрить его. Статья в газете серьезно осложняла его задачу: возможно, ректор — коль скоро скандал все равно вышел наружу — захочет отвертеться от своего слова. Дело, которое могло пройти без сучка, без задоринки, обрастало препятствиями. К счастью, данное уже трем лицам обещание — нарушать которое Игнац не собирался — поддерживалось и его официальным взглядом на это дело; дружба и долг, как обычно, гармонически сочетаясь, помогали государственному секретарю в его многотрудной жертвеннической деятельности. — Так вы не знаете о статье, профессор? — открыто атаковал он своего противника.

— О какой статье вы изволите говорить, господа?

— Статья о профессоре Фаркаше в утреннем выпуске «Мадьяршаг»^[66].

— Не читал.

— И даже не знали о ней, профессор? — ледяным тоном осведомился государственный секретарь.

— Как же я мог знать о ней, если не читал, милейший господин секретарь? — удивился хирург.

К ним подошла хозяйка дома в сопровождении известного физиолога и его супруги, завсегдатаев ее интеллектуального салона. — Пора бы начинать концерт, Дюла! — обратилась баронесса к мужу. — Уже поздно. — Барон бросил на жену недовольный взгляд. — Еще несколько минут, Нина, пожалуйста! — Вы, кажется, беседуете о статье, посвященной моему коллеге Фаркашу, — проговорил знаменитый физиолог. — Сегодня утром, по дороге в университет, я узнал о ней прямо на улице.

— На улице?

— Ну да. Продавец газет так надрывался — «Скандал в университете! Скандал в университете!» — что по улице Лайоша Кошута эхо гудело. И хотя мало-помалу мы привыкаем уже к университетским скандалам…

— …вы все-таки заинтересовались?

— Какой скандал? — спросил кто-то.

Вокруг рояля собралось уже человек восемь — десять. — И что ты думаешь об этой статье, мой глубокоуважаемый друг? — спросил барон физиолога.

— Возмутительно! Крупного ученого…

— Да что за скандал? — послышалось снова, на сей раз шепотом.

— Меня, не поминая уж о порядочности, статья возмутила прежде всего своим стилем, — с утонченной усмешкою проговорил барон. — С грубым, чтобы не сказать вульгарным стилем нашей прессы мы более или менее свыклись, но эта статья по неряшливости и дурному венгерскому языку поистине имеет мало равных. Следовало бы для острастки наказать палками тех, кто…

— О какой статье они говорят, профессор? — спросила Кольбенмейера только что подошедшая графиня Хенрик Остен, скрипачка. Представители артистического мира редко бывали гостями в этом доме; аристократ переступал его порог лишь в том случае, если был артистом, артист же — если был по меньшей мере графом. — О какой статье идет речь? — Разоблачили какого-то профессора университета… порочил венгерскую нацию, — пояснил кто-то. Скопление любопытных вокруг рояля привлекало из желтой гостиной все больше гостей.

— …следовало бы наказать палками писак, — повысил голос барон, разворачивая на рояле газету, — которые, калькируя с немецкого, «протягивают свои руки под мышки» тем, кому намерены помочь. Позволено ли спросить, с какой стати сует он им под мышки свои лапы? Пощекотать хочет, что ли? «Наш долг протянуть наши руки под мышки тем патриотически настроенным венгерским юношам…» — пишет сей недостойный бумагомаратель. Очень прискорбно, что его учитель венгерского языка не протянул вовремя свои руки к его штанишкам да не отшлепал как положено! И еще следовало бы наказать палками тех…

— Что это барон сегодня так жаждет крови? — спросила титулованная скрипачка.

— Скоро выяснится, — шепнул ее сосед. — Какая-то причина, несомненно, есть. В конце концов все проясняется.

— Кто он, этот Фаркаш? — спросил другой женский голос. — Его родственник?

— Профессор университета. Говорят, с мировым именем.