Ответ большевику Дыбенко

Прогрессор спешился, завел кобылу в сарай, расстегнул подпруги. Потник не сбился, спину ей не сбил, ехал не быстро. Сейчас пожрать принесу, и не смотри на меня, как Троцкий на вошь!

– Шею ей почеши, Сирень это очень любит. – теперь понятно, Лизавета беспокоится за свое животное. И кто ж это ей вместо денег заплатил верховой кобылой, да еще и, если верить Верховцеву, рысистой породы. Лизавета животное холит, чешет и высматривает ей подходящего породистого жеребца. И только чувствительная женская душа могла назвать лошадь Сиренью. К удивлению прогрессора, здесь лошадям клички не давали. Вот корова – другое дело, а лошади ходили безымянными. Да оно

и понятно, застрелили – нашел другую, и не так безвинную скотину жалко.

А как там перебежчики? – подумал Лось. Шульга его из хаты выгнал, а ведь не хочется, чтобы людей в штаб Духонина отправить. Они же нам поверили, не поставили к стенке. А вот командир особой доверчивостью не страдает. Но выстрелов пока не слышно. Лось огляделся по сторонам – все тихо–спокойно, Кац снимает с плетня миски, – и направился к хате старосты. Глухо! Наш подпольщик задернул занавески, а в замочную скважину подглядывать, во–первых, некрасиво, а, во–вторых – и неудобно. Это же входная дверь, только сени и видно.

Лось почесался и решил все–таки навестить тещу. Он, в конце концов, не завтракал и не обедал, а сейчас уже солнце заходит, часов шесть, не меньше. С кухни приятно пахло мясом. Кошка крутилась под ногами, то ли тоже проголодалась, то ли выказывала свою любовь. О, борщ! Да еще и с петухом! Что прогрессору определенно нравилось здесь, так это пища. Никакого тебе печенья на соде, соевых котлет, лапши быстрого приготовления или там газировки сладкой – натуральные животные жиры и экологически чистые продукты. Ешь от пуза. Прогрессор подул на кусок мяса, бросил кошке.

Интересно, почему, если больница, так кормят всякой дрянью? Паша подозрительно глянул в миску – каша, несоленая, недоваренная, склизкая, судя по всему – перловка. Гадость, одним словом. Но деньги у бывшего студента были последний раз сразу после взятия Мариуполя, а потом как–то внезапно кончились. А на улице, как назло, возле госпиталя, чуть ли не под дверью – тетка–торговка лоток с пирожками примостила. За день раскупают, стратегическое у торговки мышление. Хоть гуртового проси, чтобы пожрать купил. Ему хорошо, он на квартире у бывшего присяжного поверенного живет, в госпиталь на перевязку заходит. А кто–то – сиди, считай тараканов, жирных, важных, почти ручных. Опять один по подоконнику бежит. Но Паше еще повезло – госпиталь все же не контрразведка. А вот за Глину с Устимом петлюровцы взялись всерьез, ни слуху ни духу про них. Гуртовой и сам не знал, у него были свои проблемы – деньги получить, своим однополчанам выставить, потому что эти добрые, хорошие люди уже его помянули и даже вещи между собой разделили. Вещей тех, правда, кот наплакал – запасная пара подштанников, уздечка с серебром и маузер. Но все равно обидно. Заодно прогрессор и фамилию гуртового узнал. А не зря он знакомым казался, и ругань с польским оттенком, и говор специфический, интонация вверх к концу фразы ползет, волынский выговор. Шульга у гуртового фамилия. И Паша не знал, говорить ему про отца–махновца или не стоит? Вдруг командование друг с другом перессорилось? Тогда у человека неприятности будут. И, если уже на то пошло, прогрессор не знал всех тонкостей налаживания контакта с петлюровским подпольем, не было там уже никакого подполья. Как бы этот госпиталь не закончился ближайшей стенкой. И не столько себя жаль, сколько товарищей, хоть они и убийцы, и олухи неграмотные, но вместе ж по балкам прятались, вместе к Остапчуку шли. Кровь вместе проливали. Прогрессор еще раз глянул на подоконник – пусто, таракан куда–то убежал. Есть расхотелось окончательно, да и рука к ночи разболелась. Не будет он ничего никому говорить, лучше в госпитале помереть, чем быть расстрелянным непонятно за что.

И зачем только читал эту дурацкую книгу? Ни автора не запомнил, ни названия, только благолепные картины мира, где белые смогли победить. Держи карман шире! Сидишь в гостях у каких–то непонятных людей, откуда они только взялись? Хорошо еще, что хоть палата отдельная, из всей меблировки – кровать, табурет и подоконник. Но можно бы было с кем–то поговорить, а так – медсестра на вопросы не отвечает, вернее, отвечает в том смысле, что не знает. Гостеприимные хозяева, что и говорить! Паша поставил свой ужин на табурет, лег, завернувшись в одеяло. И стоило ради такого сбегать из тюрьмы? Давно бы уже повесили, и рука бы точно не болела.

Деликатный стук в дверь шарахнул по нервам вражеским артобстрелом. И что тут сказать? Медицинское сословие обычно не стучит, радостно заходит с лотком бинтов или тарелкой гадости, значит, это за ним.

– Войдите, – обреченно сказал Паша.