Ответ большевику Дыбенко

Устим заулыбался, но промолчал.

– И якого она сословия?

– Военного, на курсах училась юнкерских.

Устим пожал плечами. Не мала баба клопоту, как говориться. Вот Олеся нигде не училась, зато такие вареники лепит, что царя эфиопского кормить не стыдно. А ученые женщины готовить не умеют. Вот эта, которая в Париже живет, даже юшки сварить не смогла, голодной весь день ходила, шоб эксперимент не прерывать. Так она ж ученая, а тут на трезвую голову кажут, что жена – юнкер. То як?

В палату вплыла сестра милосердия Татьяна Поликарповна, дама исключительных форм и исключительно заляпанного белого халата. Качественный японский йод отстирывался с большим трудом, стояла себе большая банка в шкафчике, никому не мешала, пока какие–то идиоты не начали вести артогонь. Вот банка и разбилась, и вымазала мирно лежащую на полу сестру милосердия.

– И кто это у нас пришел?

Устим поерзал на подоконнике.

– Вашей кашей крыс травить надо.

– Ах ты ж паразит! Хорошая перловая каша, на масле, все едят, а оно нос воротит.

– Да нормальная каша, – прогрессор незаметно дожевал и третий пирожок, – просто он никогда в госпитале не лежал, вот и пугается.

Атаман проскочил мимо монументальных форм Татьяны Поликарповны в коридор.

– Вот поганец! – сестра милосердия не могла успокоиться.

– Он не со зла.

– А как мы себя чувствуем?

– Так же, как и вчера, – прогрессор разгладил бумажный кулечек здоровой рукой. Для чего–нибудь сгодится.

– Руку не дергает? – сестра милосердия привычно разматывала повязку. Кость цела оказалась, пулю выковыряли по всем хирургическим правилам, но за три дня рана ведь не заживет.

– Нет, – Паша скосил глаза. Ну почему именно его зашивают синими нитками, будто матрас какой–нибудь? Это даже несмешно. И шов, как сапоги у матросов прошивают, еще и нитки торчат.

В окошко кто–то запустил камешком. Стекло выдержало, но прогрессору было не видно, кто это там такой умный по улице ходит. Привычное смазывание шва йодом, привычные витки марли вокруг плеча, привычное завязывание повязки на два узелка. Еще и подушечку поправили. Как мило, аж тошнит. Кашу сестра милосердия забрала. Или свинье скормит, или сама съест. Вероятнее второе, чем первое. Ага, вот кто окно чуть не разбил. Чего еще ожидать от Глины? Стоит, наглый, довольный жизнью, в новой шинели без погон. Конечно, это не ему всадили пулю в плечо, это не на него смотрят большими круглыми глазами, потому что у него жена – юнкер, это не его кормят недосоленной кашей. Хоть бы не додумался навещать, на ночь глядя. И слушать про Катерину Матвеевну прогрессор не был расположен. В его ситуации это выглядело издевательством. И так всегда – кому–то победа на любовном фронте, а кому–то только воспоминания. Но, с другой стороны, если лазить по девкам, то можно завести себе веселых маленьких друзей, или потом чинно лечить триппер, и это если очень повезло.

Прогрессор попытался подумать о чем–нибудь возвышенном или технологичном, но сытость уверенно вела за собой сон, да и подушка показалась неожиданно удобной. Да и что еще здесь можно делать? Самогон пить, как те три разгвоздяя из соседней палаты? Нет, песни они потом пели, и даже хорошо пели, но приходить к незнакомым людям на гулянку даже без огурца – это моветон. В карты играть? Так карт нет, и денег нет. Вот и получается почти утопически–растительное времяпровождение – спи–ешь–гадь. Еще можно в окошко смотреть. Или тараканов дрессировать для тараканьих бегов. А потом поставить сто карбованцев на фаворита. Но бега на то и бега, чтобы на них выигрывал не фаворит, а кто–нибудь совершенно непонятный. И тогда ты, в самом лучшем случае, окажешься без копейки. А тараканы тут бегать считают ниже своего достоинства. Или эта байка про тараканьи бега выдумка? А кто, собственно, эти бега устраивал? И как же это нужно сидеть без денег, чтобы взять в руки эту усатую гадость? На этой глубокой мысли прогрессор отключился и видел во сне жабу в галстуке и с саксофоном в склизких лапках. Жаба играла джаз.