Ответ Империи

В нерешительности Виктор оглянулся. За толстой стеной дома было затишье, и лишь неподалеку, из-под арки, как из аэродинамической трубы, столбом сифонила пыль. Дворик, протянувшийся неширокой полосой между пятиэтажкой и каменным забором какого-то заведения, был какой-то ненашенский: ни тебе совковой полуразрухи и полузапустения, что царили в стороне от дорог, по которым начальство проезжает, ни наших родимых бытовых отходов — пакетов, пластиковых бутылок со стаканами и всякой прочей гадости, которую бухающим у подъезда обычно влом донести до мусорки. Все те же аккуратные скамеечки из планок на гнутой железной полосе, в палисаднике альпийская горка из булыжников, видать при ремонте старой мостовой вывернули… Очень даже стильненько. И четыре бабушки у подъезда, из-за которых просто взять и уйти будет подозрительным. Точнее, не совсем у подъезда — из-за соседства с забором тротуар здесь шел прямо под окнами первого этажа, отведенного под магазины, а скамеечка стояла чуть в стороне, в тени деревьев меж забором и тротуаром, но дверь оттуда просматривалась, как сцена из зрительного зала.

Виктор вытащил из внутреннего кармана плаща записную книжку, словно сверяя адрес. Решаться надо.

— А мои шрифт побольше сделали, так все нормально. Я же раньше бухгалтером на "Дормаше", так что к машинке приучиться? — донеслось от скамейки

"Подрабатывает, наверное", — машинально отметил Виктор. Сквозь долетавший с угла гул машин из одной из форточек второго этажа донеслось шкворчание яичницы на сковородке, и обстановка показалась совсем уж какой-то домашней.

"Че я, Плейшнер, что ли?" — спросил себя Виктор и, повинуясь какому-то внезапному порыву, решительно надавил кнопку.

— Кто там? — донеслось из домофона через полминуты.

— Я по объявлению. К го… гражданину Финозову, насчет общества бонистов.

— Чичас, — вылетело из динамика, дверь щелкнула магнитом и чуть приоткрылась. Надо было идти.

В подъезде было чистенько и стены выкрашены в тон гранитно-серым и светло-голубым: с одной стороны, дешево, а с другой — не первое попавшееся, а дизайнер явно постарался. О странности сочетания скромности и изыска думать было некогда: наверху щелкнул замок двери.

— Заходите. На кухню проходите, тут я в отпуске фотообои клею.

Финозов оказался человеком немного за пятьдесят, чуть полноватым и залысиной на затылке, говорил хрипловатым баском и в воображаемый образ коллекционера не вписывался. Кухня, куда он привел Виктора, была вполне стандартна — бросались в глаза разве что название "Ока" на здоровенном двухкамерном серебристом холодильнике и "Сапфир" — на кухонном цветном тридцатисемисантиметровом телике, что висел на поворотном кронштейне над микроволновкой "Электроника" с ЖК-дисплеем.

— А мне не нравятся мужчины с татуировками, — истомленным нежными страстями голосом Маши Распутиной простонал с зеленоватого стенового кафеля прямоугольный ящик трехпрограммного "Апогея", — по-моему, если мужчина приукрашивает свое тело, он не уверен в себе, в своих возможностях, ну… овладевать нашими чувствами. Я за торжество природы.

— Спасибо, Алла Николаевна. А сейчас мы послушаем в вашем исполнении песню "Поезда" с вашего нового лазерного диска…

"Какая Алла? Это же Распутина!" — удивился Виктор, но Финозов уже прикрутил динамик.

На стене над столиком висел сувенирчик, подобные тем, кторые были популярны в шестидесятых. Это был отрывной календарь с доской, где сверху в монолите их оргстекла на синем фоне выступал барельеф в виде старинной армянской церкви; внизу было выгравировано "Привет из Сталинира".

— Интересуетесь?

— Никогда такого не видел.

— А-а, это редкость. Это вот был там в командировке, как раз переименовывать хотели, даже сувениры выпустили, а тут бац — и объявили, что перегиб. Я как раз и успел ухватить. Вообще в Цхинвали бывать не доводилось?

— Нет… — растерянно протянул Виктор, догадываясь, что Сталиниром хотели назвать Цхинвал, — так, по телевизору.

— Я вам так скажу: много потеряли. Это же маленький Париж! Минеральные источники, форель в реках водится, а народ какой! Обязательно съездите отдохнуть. Да, вот стул, присаживайтесь, рассказывайте. Вы, так понимаю, человек новый, раньше я вас что-то не примечал. Хотя я тоже человек новый. На пенсии вот, избрали, надо же человеку какую-то общественную функцию нести.

"Что-то рановато для пенсии. Хотя черт его знает, когда в СССР сейчас отправляют. А почему я решил, что здесь СССР? Потому что "Союзпечать", наверное. И над райсполкомом точно красный флаг был. Неосторожно, неосторожно… Непростительный промах. Решил, что раз другая реальность — значит, СССР. Может, извиниться и уйти?"

— Да что за дело-то?

— Знаете, Григорий Аркадьевич… Я даже не знаю, с чего начать, потому постороннему человеку может показаться странным и невероятным. Сам я не коллекционер. Но есть у меня один знакомый, человек довольно странный, в смысле, чудаковатый, ну, бывает с людьми такое.

— Чаю хотите?

— Нет-нет, спасибо, я ненадолго. Так вот, как-то он рассказал, что у него есть такое немного сумасшедшее хобби: подделывать деньги несуществующих государств.