Ответы на вопросы православной молодёжи

А для того, чтобы это не принимало каких-то крайних форм… знаете, «грех мой предо мною есть выну». Вспоминаешь некоторые свои собственные безобразия… Это ведь несерьезно: роль лектора, преподавателя, раздавателя автографов… Есть другое: литургия. Есть диакон, совершенно искренне называющий себя недостойным в минуту причастия.

— Есть у Вас смена?

— Знаете, для того чтобы идти моим путем, слишком много необычностей должно было сойтись. Главная из них: моя церковная карьера шла сверху вниз. Я ведь свою работу в церкви начал с самой высшей точки. Еще не окончив Академию, я уже в 27 лет был пресс-секретарем и референтом Патриарха. Затем был деканом богословского факультета, затем — заведующим кафедрой, теперь — просто профессор. Хорошо бы окончить жизнь дьяконом в сельском приходе…

— Простите, что перебиваю. Но, говоря о сельском приходе, Вы не позируете?

— Ну, какая тут поза! Это просто скучный и рациональный расчет. Любой писатель желает в конце жизни получить покой, чтобы «исписаться». Писать лучше всего в тишине, видя вокруг себя Родину, а не бетонное «определенное место жительства». Но чтобы спокойно жить, писать и служить в селе, нужно очень много денег. Для этого нужен какой-то постоянный источник дохода (каковым сегодня не могут быть гонорары за книги). Самое надежное — это сдавать московскую квартиру. Но для этого ее нужно сначала купить самому (ибо нынешнюю квартиру надо все-таки оставить семье). Да и «домик в деревне» — если это в пределах досягаемости до Москвы и с интернетом — стоит ой как недешево. Так что идея трезвая, хорошая, но дорогая. Где на нее взять денег — не знаю. Но уж если я себе разрешаю о чем-то помечать — так именно об этом бегстве из Москвы, а не о протоиерейском кресте или солидной чиновничьей синекуре…

Так, возвращаясь к моей карьере. Это ее странное направление — сверху-вниз — означает, во-первых, что оказавшись «наверху», я (надеюсь) не успел внутренне мутировать, стать человеком «системы», который долго и переживательно ждет продвижения вверх и с соответствующим расчетом и осторожностью выстраивает свои слова и поступки[352].

Во-вторых, то, что я начал сразу с верхней ступеньки, сделало мое имя сразу известным всему епископату. То, что с самого начала я был рядом с Патриархом, помогло заручиться церковно-иерархической поддержкой при начале моей миссионерской работы. У архиереев не возникал вопрос: наш человек или не наш. Мне не нужно было доказывать, что я могу защищать нашу веру: раз Патриарх в Москве тебе доверил такое послушание — что ж, приезжай и к нам и работай.

В-третьих, и Патриарх с самого начала знал, в чем я вижу свое призвание. Понимаете, если обычный молодой священник начнет активно ездить с лекциями за пределы своего прихода и тем более за пределы своей епархии, епископ неизбежно спросит его — «у тебя что, на своем приходе дел мало?». У меня же было уникальное сочетание свободы и доверия. Я не был диссидентом. С самого начала я воспринимался (в том числе и самим собой) как «человек Патриарха».

Моя свобода, в частности, связана с тем, что я сам для себя определил область своей работы и ее методы (это я сейчас так могу сказать, оглядываясь назад: когда все только начиналось, никаких подобных планов у меня и в мыслях не было). Плюс к этому мой двойственный статус как светского журналиста и университетского преподавателя, а не только как церковного служителя…

В общем, все это было легко в начале 90-х: когда все бурлило и создавалось. Кстати, для меня это очень важно: в Церкви я никогда не приходил на чье-то место, а значит, и мои должности не вызывали чьей-то зависти. Так что обходилось без «подсидок». Просто каждый раз совпадали моя готовность к перемене места и потребность в каком-то новом служении. В 1985 году впервые ректор МДА создал при входе в свой кабинет «предбанник» и решил посадить в нем референта. В 1990 году впервые Патриарх решил создать должность пресс-секретаря. Прошло еще время — и впервые был создан богословский факультет в рамках впервые же создаваемого православного университета и этому факультету, конечно, был нужен декан. Во всех этих случаях мне никого не приходилось заменять и тем самым — «обижать».

А новым миссионерам приходится прокладывать себе дорогу снизу. Им — тяжелее.

Я сейчас пробую поставить себя на место молодого человека, который хочет начать церковное миссионерское служение. Его рукоположили после семинарии, он пробует что-то делать вне храма, а все его сослуживцы смотрят на него как на белую ворону: «тебе что, больше всех надо? Протестант какой-то! Ты что не знаешь, что кого надо, Господь Сам приведёт?»