Ответы

– Царь иудейский войдет в Иерусалим как Спаситель своего народа в Пальмовое воскресенье, а это сегодня.

Успокоив гортань глотком воды, легионер выругался и, придвинувшись к допрашиваемому бедняге вплотную, прошипел, обдав мальчугана зловонным дыханием:

– Спасать от кого?

Сморщившись, юный пленник тихонько прошептал:

– От иноземцев.

– То есть римлян, – закончил мысль солдат и растянулся в отвратительной улыбке. Одной рукой он выхватил у испуганного ребенка пальмовую ветвь, другой уцепился за лохмотья, наброшенные на дрожащее тело: – Покажешь ее?

Выросший в нищете городских лабиринтов, не раз плененный торговцами на базаре и беспощадно побиваемый, легонько крутанул торсом – полусгнившие нитки бесшумно лопнули, ткань разошлась и, оставив легионера с веткой пальмы и куском материи, мальчик исчез в шумной толпе, успев крикнуть на прощание:

– Ни за что!

– Чертов щенок, – просипел римлянин и брезгливо отбросил лоскуток в сторону, словно держал в руках гадюку: – Впрочем, как и весь этот дрянной народец, – добавил он и занял свой пост у Золотых Ворот. – Авось и я дождусь Мессию, посмотрю, кто таков.

Иерусалим – город шумный, крикливый. Рим не назовешь тихим, но этих, – думал легионер, рассматривая говорливую толпу, текущую через ворота по каменным ступеням внутрь, – не перекричать столичным жителям империи.

Солдат незаметно для себя погрузился в состояние безразличия к происходящему, первоначальное внимание к лицам, набегавшим бесконечной волной на него, размылось, все чаще мелькающие среди людского моря ветки пальм расслабляли глаза, а «прыгающие» интонации местного говора отключали разум от неустанного контроля за произносимыми фразами. К полудню римлянин, осоловевший на своем посту от жары и бесконечных иудеев, полностью растеряв бравый вид, стоял, прислонившись к стене Золотых Ворот, и обмахивался отобранным у мальчика трофеем.

Вдруг картина мира изменилась. Людской поток, ровным дыханием загонявший крестьян и ремесленников в город на праздник, внезапно остановил свою волну, и, словно ударившись о берег, она откатилась от ворот и застыла. Легионер очнулся и вытянулся во весь рост, пытаясь разглядеть, что (или кого) окружили люди, и без того возбужденные, начав при этом орать еще громче. Это стихийно возникшее «ядро» стало приближаться к воротам, но солдат, к слову сказать, обладавший немалым ростом, никак не мог разобрать причины столь странного поведения иудеев или того, кто создал такой ажиотаж. Кругом слышались радостные крики: «Осанна Сыну Давидову, Мессия здесь!»

Римлянин попытался отлепиться от стены и подобраться поближе, но людское море охнуло, пошатнулось и телами детей израилевых впечатало иноземца обратно в кладку Золотых ворот. Он потерял сознание.

Опытный сластолюбец безошибочно отделил бы язык блудницы на своих устах от «шершавой лопаты» животного, но солдат, возвращающийся к «жизни» под страстные лобзания осла, был менее разборчив в искусстве ласк и не торопился расставаться с этим чувством, чтобы открыть глаза. Когда же терпкие «поцелуи» переросли в настойчивое облизывание подбородка, ланит и, наконец, перекинулись на раненую шею, легионер застонал от боли и разлепил веки. Ослиная морда, растянувшаяся в «бесконечной» улыбке, изрыгала в лицо невыносимую смесь запахов дорожной пыли, сена и еще бог знает чего, что побывало в желудке радушной животины. Легионер вскочил на ноги, будто за шиворот ему вылили кипящей смолы, а в пятку, подобно славному Ахиллесу, вонзилась стрела, и уперся взглядом в спокойное, доброжелательное лицо молодого мужчины, который, встретившись глазами с солдатом, спросил:

– Нужно ли было прогонять ждущего, чтобы стать ждущим самому?

– Не улавливаю разницы, – пробормотал легионер.

– Ожидающий не подле силка добычи, не у смертного одра наследства, не чуда из любопытства, но любви с открытым сердцем – свят. Оттолкнув такого, отпихиваешь Бога от себя, ибо в нем (ожидающем) Бог есть, и в тебе был, но вышел со словами и деяниями, оставив место в душе твоей пустым, как раз для бесов.

– Почему, иудей, восседающий на осле, поверить речам твоим должен я?

– Ты сам, ожидая меня, как охотник зверя на лесной тропе, попал в силки, а теперь еще и невольно требуешь чуда, подтверждающего истину Слова Божьего, ибо говорю устами своими, но не от себя, а от Отца Небесного.

Сказав это, Мессия коснулся дланью своей окровавленной тряпицы на горле римлянина и промолвил:

– Скинь все, отягощающее тебя, ты исцелен.

Солдат недоверчиво потрогал горло, не ощутив привычной боли, он медленно размотал лоскутину, кожа на шее была чиста и не имела следов ранения.

«Осанна! – взревела толпа. – Ликуй, народ иудейский!»

– Я не дал ребенку встретить тебя, – ошарашенно произнес римлянин, – а ты вылечил меня.

Мессия лучезарно улыбнулся:

– Он никуда не уходил, а был все время и есть сейчас за твоей спиной.

Солдат резко обернулся, и только шлем спас его лоб от встречи с Золотыми Воротами.

– Образно говоря, – рассмеялся Мессия, когда легионер повернулся обратно, окончательно сбитый с толку.