Отыграть назад

– Надо же, какое совпадение! – улыбнулась Грейс. – Одежду я тоже захватила. Ты прости меня за прошлую ночь.

Генри нахмурился. В такие моменты у него на лбу между темными бровями появлялась складочка. У Джонатана была точно такая же.

– А что случилось в прошлую ночь?

Грейс мысленно благодарила сына за то, что он был по-своему самовлюбленным двенадцатилетним мальчиком. Может быть, не так уж и плохо, когда мало интересуешься происходящим вокруг. Ведь тогда на тебя не повлияют ни страшные катаклизмы, ни разрывы земной коры. Она даже представила себе, как они вдвоем с сыном прогуливаются где-то в бесконечном пространстве. Генри бы чувствовал себя превосходно, если бы только она успевала вымостить перед ним дорогу. И как было бы чудесно при этом не сознавать, что в мире произошло что-то очень и очень страшное и необратимое. Ну, по крайней мере на сегодняшний момент.

– Скажи-ка, бабуля разрешила тебе подольше не ложиться в кровать? – спросила она у мальчика.

– Нет. Мне пришлось вместе с ними смотреть телевизор. Но только пока не начались новости.

«Что ж, это хорошо», – подумала Грейс.

– Карл спал на кровати вместе со мной.

– Вот и чудненько.

– А где папа? – совершенно спокойно спросил Генри, совершенно не теряя душевного равновесия. Было приятно сознавать, что оно у него все еще сохраняется.

– Жаль, что не могу ответить тебе на этот вопрос, – достаточно честно призналась Грейс. – Хотелось бы, но не могу.

– А разве он не там, куда поехал, как он говорил? В Айову, кажется, или как-то так.

– В Огайо, – поправила его Грейс, не сразу вспомнив, что Огайо, скорее всего, она сама и придумала. Оглянувшись и обнаружив, что Ева уже ушла, оставив их на кухне одних, она добавила: – Я не знаю. Не могу с ним связаться.

– Так пошли ему сообщение, – посоветовал Генри, используя логику поколения, выросшего на айфонах.

Грейс оглядела кухню в поисках кофе. У кофеварки, к счастью, стояла наполовину наполненная стеклянная емкость с готовым напитком.

– Я бы рада, но он, к сожалению, оставил свой сотовый телефон дома.

Грейс поднялась с места, чтобы налить себе кофе, взяв для этого (с очень смешанными чувствами) чашку из сервиза своей матери.

– Мне страшно, – произнес у нее за спиной Генри.

Она снова подошла к сыну, поставила чашку на стол и обняла его. Он позволил ей схватить себя в охапку, и она постаралась, чтобы ребенок не почувствовал ее нарастающего страха. «И твой я тоже заберу себе», – думала Грейс. Затем она выдохнула, но выдох получился каким-то неровным и прерывистым. Она лихорадочно придумывала, о чем могла бы сейчас рассказать Генри. Требовалось нечто такое, что было бы одновременно правдивым и при этом помогло ситуации. Но все, что приходило ей в голову, никак не соответствовало подобному описанию. Если правда – то бесполезная в их положении информация, а если что-то ценное, то обязательно ложь. Все ли теперь у них будет хорошо? Сможет ли Грейс справиться с ситуацией? И сможет ли позаботиться о Генри? Сейчас она не была уверена в том, что сумеет даже себя обслуживать.

Но Грейс поняла, что пока еще держится. Еще вчера, казалось, она лишилась всех сил, в тот момент на углу улицы в Царстве медицины, когда она встретила Стю Розенфельда. Не ощущала она их и в душном кабинете двадцать третьего полицейского участка, пока беседовала с О’Рурком и Мендозой. И, конечно, никакой способности сопротивляться не проявила в последние часы, когда перебирала шкафы и ящики, обезумев и обозлившись на то, что нашла и не нашла там. И все же каким-то непостижимым образом эта способность вернулась. И от этого Грейс почувствовала себя… не то чтобы сильной, нет. Грейс никогда не была сильной и не смогла бы крушить баррикады или встречаться лицом к лицу с другими матерями из Рирдена. Но ей вдруг стало легче. Она сжимала худенькие плечики своего ребенка, прижималась щекой к его щеке, вдыхала едва уловимый аромат взросления и думала: «Теперь мне надо защищать гораздо меньше, чем приходилось раньше». И эта мысль почему-то приносила облегчение.

Ей удалось выйти из квартиры вместе с сыном, не встречаясь больше ни с Евой, ни с отцом. Они молча шли в Рирден. Похоже, Генри миновал необходимую стадию волнения и теперь был совершенно спокоен, как это обычно бывало по утрам. Когда они свернули на улицу, где располагалась школа, ему потребовалось на секунду больше, чем самой Грейс, чтобы увидеть, что количество представителей средств массовой информации тут увеличилось. Причем значительно.

– Ого! – негромко произнес он, но Грейс услышала.

«Это я должна была так отреагировать», – подумала она. Ей очень не хотелось проходить мимо телевизионных фургонов.

Входные ворота были закрыты – немыслимое явление для Рирдена. На улицах толпились мамаши школьников – по-прежнему никаких нянек. Они выстроились шеренгой перед воротами, повернувшись спиной к мраморному зданию, а строгими лицами к камерам. Они были яростны и прекрасны. Просто стая невиданных зверей, готовых обратиться в бегство, но все же в надежде на честную схватку. Судя по всему, обстановка накалилась до предела.