Отыграть назад

Вита слегка покрутилась в своем массивном кресле. Положила руку на предмет, в один миг оказавшийся знакомым, но таким неожиданным именно здесь. Грейс вообще не понимала, что эта вещь делает в кабинете Виты. Или почему она до сих пор ее не заметила.

– Вот это – прекрасная, просто великолепная работа, – сказала Вита, бросив переплетенные гранки в центр стола.

«Господи», – подумала Грейс. Гранки не выглядели нетронутыми: их явно внимательно читали, причем не один раз – кое-где уже загнулись уголки. Сколько раз она себе представляла (как, наверное, большинство авторов), что смотрит на незнакомого человека – скажем, в метро – читающего написанную ею книгу. Представляла, как ее книгу читают коллеги, представляла, что они подумают о ее идеях. Представляла, как эту книгу читают ее преподаватели, открывая для себя что-то новое. Представляла маму Розу в ее экстравагантном кабинете, сидящую на одной из огромных напольных подушек из ковровой ткани, разложив на коленях гранки, одобрительно кивающую аргументам Грейс, своей бывшей ученицы, теперь ставшей почти равной ей, почти получившей право учить других! Этого не случилось. И теперь уже больше никогда не случится.

– Ничего не понимаю. Откуда они у тебя? – спросила Грейс.

– Я иногда пишу обзоры и рецензии для «Дейли Гэмпшир Газетт», если там появляются книги по психологии. Однако на эту рецензию, буду с тобой совершенно откровенна, я сама напросилась. Меня одолело любопытство. Но книга меня захватила целиком и полностью, Грейси. А если ты спросишь, согласна ли я с каждым написанным тобой словом, я отвечу: нет, конечно, нет, не более чем ты бы согласилась со всем в написанной мною книге. Но больше всего в ней цепляет твоя искренняя забота о пациентах и то, как умно ты применяешь весь наш психоаналитический арсенал. Это очень, очень ценно.

Грейс покачала головой:

– Нет, все не так. Я просто говорю людям, что они облажались. Показываю себя настоящей стервой.

Вита расхохоталась, откинув назад голову, а ее волосы, длинные и седеющие, рассыпались по черной блузке серебристой рябью. Смеялась она, казалось, очень долго, гораздо дольше, чем подобает в таких случаях.

– Это что – смешно? – наконец спросила Грейс.

– Да, очень. Я тут подумала, что для женщин вроде нас слово «прекрасная» куда оскорбительнее слова «стерва».

– Для женщин вроде нас?

– Жестких, стервозных евреек-феминисток. Нью-йоркских женщин. Да?

– Ну, да… – улыбнулась Грейс. – Можно и так выразиться.

– А правда состоит в том, что в мире полно психоаналитиков, которые усадят тебя на кушетку, заберут твои денежки, помассируют твое чувство собственного достоинства, а потом отпустят с миром, так и не постаравшись тебе помочь.

Грейс кивнула. Что правда, то правда.

– Они рассуждают так: «Сейчас мы найдем виноватых и на этом закончим». Разве такие специалисты нам нужны? Нет. Они кому-нибудь помогают? Иногда, может быть. Каким-то пациентам что-нибудь иногда да и помогает. Но как человек, работающий с пациентами, которые борются со стойкими пристрастиями и зависимостями, я тебе скажу, что дать им только заботливое отношение – это все равно что накормить их разварившейся лапшой и отправить убивать дракона.

Она откинулась на спинку своего вращающегося кресла и уперлась ногами в стену. В том месте на стене уже темнело большое пятно.

– Сказать по правде, я считаю, что одарить добром и заботой проще всего. Большинство людей в принципе добрые, так что большинство психоаналитиков – тоже. Этого недостаточно, чтобы помочь пациенту. Возможно, ты – именно ты, Грейси, – иногда проявляешь излишнюю жесткость. И ничего страшного. Проанализируй свой подход и стань чуть мягче – и тогда у тебя все получится. Тебе-то точно есть что предложить пациентам. В смысле, когда ты вернешься.

– Что? – нахмурилась Грейс.

– Возобновишь практику. Я могу тебе помочь, если хочешь. Могу познакомить тебя с кое-какими нужными людьми. Например, в Грейт-Баррингтоне я сотрудничаю в нескольких групповых врачебных практиках.

Грейс по-прежнему не поспевала за ходом мыслей Виты и снова спросила:

– Что?

Вита выпрямилась в кресле.

– Я хочу тебе помочь. Ты против?

– Помочь мне устроиться в групповую врачебную практику в Грейт-Баррингтоне? – спросила она, совершенно сбитая с толку.

Только теперь Грейс поняла, что в глубине души уже похоронила в себе психоаналитика. Словно карьеру на куске льдины уносило от нее быстрым течением. Сама же она сидела на другой льдине, которая вот-вот отколется от берега и тоже унесется прочь.

Джонатану нравился рассказ о мужчине, собаке и погасшем огне. Главный герой предпринимает лишь одну отчаянную попытку выжить, прежде чем сдаться и позволить ледяной стуже убить себя. Но собака бежит дальше, инстинктивно выискивая другого человека и другой костер. Ее ничто не гложет и не мучает, природа наградила ее жаждой жизни. Таким был и Джонатан, поняла Грейс. Если какой-то сценарий не срабатывал, он просто бежал по снегу к другому варианту.

Грейс посмотрела на Виту. Свой вопрос она забыла и ответа на него не услышала.