— Нет, что-то не припомню. Народу-то на флоте немало. А всё же, Николай, что ты пишешь-то?
— Да комиссарю потихоньку. Вот обращение к бойцам и жителям города настрочил, листовку "Враг у порога". Теперь вот — текст для немцев пытаюсь накалякать, ну, чтоб по радио попробовать передавать. Ты, часом, не знаешь, на какой волне их рации ловят?
— Не знаю. Но, полагаю, связисты разберутся… Дай-ка гляну…
Годунов, приблизив игнатовский блокнот к лампе, пробежал глазами по строчкам:
"Немецкие солдаты!
Гитлер требует от вас слепого подчинения, так как только слепота может привести к катастрофической гибели. Вы ослеплены болтовнёй партийных бонз НСДАП, прячущихся от фронта в глубоком тылу, но и перед смертью вам дают шнапс перед атакой.
Почти один миллион убитых и искалеченных Германия получила в первые дни вторжения в Россию. Если бы они не подчинялись слепо продавшей идеалы национального социализма клике Гитлера-Геринга-Геббельса, они были бы ещё в живых.
Если вы не слепые, то вы до войны не раз видели, что русские — не враги ваши, но ваши друзья. Зачем вы ищете здесь ваши могилы? Ваш дом, ваша семья ждет вас. Вы должны вернуться домой живыми и не искалеченными.
Существует только один выход из катастрофы, которую вам готовит Гитлер — возвращайтесь к своим семьям!"
— Угу, то, что надо. Но чего-то не хватает… Слушай, Николай, откуда, говоришь, транслировать станешь?
— С Радиодома, откуда ж ещё? Армейских-то станций в городе чёрт ма! На весь гарнизон хорошо, если с пяток осталось приличных. Да и те всё больше морзянкой телеграфят.
— Ага… А вот если на службу этой прозе жизни ещё и поэзию поставить, как думаешь? Немчура — она сентиментальная. А песенное слово крепче в мозг ложится, сам знаешь.
— Знаю. С хорошей песней и драться легче, и на походе подмога, и на привале веселье. Но что ты предлагаешь: для гансов песни сочинять, что ли? Так им Геббельс с подручными, небось, и без нас маршей насочиняли столько, что только маршируй, покуда ноги до жопы не сотрешь… Впрочем, есть у меня в комитете несколько пластинок Эрнста Буша, ещё от предшественников остались…
— Насочиняли — это да, — задумчиво протянул Годунов. — Ну, так репертуар фашистский известный, а мы им, опять-таки, напомним о "киндер", и о "муттер", и об ихних "фрау" в фатерлянде, которым кроме похоронок из-под Орла ожидать будет нечего!
— Тут хоть бы простую листовку с толком перевести, куда уж за стихи да песни браться! — возмутился Игнатов, хотя по всему было видно, что сама идея агитационной песни его вдохновила.
— Не боги горшки обжигают, Николай! Когда-то и я неплохо язык Тельмана и Энгельса знал… Попытаюсь фольклор перелицевать.
Годунов, конечно, не стал уточнять, что учил немецкий "за много лет тому вперёд", в школьном клубе интернациональной дружбы, переводя письма от сверстников из ГДР, ну и в мореходке осваивал в качестве второго иностранного: будущие морские офицеры главный упор делали на английский — "международный морской". А "фольклором" назвал выученную к торжественному вечеру, посвящённому юбилею Сталинградской победы, песню антифашистов из комитета "Свободная Германия":
Он тогда ещё и переложение сделал. Так и исполнял — сначала немецкий, а потом русский вариант, малость подкорректировав мелодию, чтоб уложить в нее по-новому зазвучавшие строки.
"Немка" была в восторге. А вот въедливая русичка, хоть и вознаградила труды несколькими пятерками, не преминула заметить: переложение следует делать в соответствии с ритмом и размером оригинала. Еще к рифмам придралась… Санька тогда именно так и подумал — придирается. Зато Надька Зубкова перестала возмущаться, что ее пересадили от подруги Лидочки к этому хулигану Саньке, и даже слова песни себе в тетрадку переписала. Это был успех. Знал бы ты тогда, Саня Годунов, какой успех у тебя впереди!
— Вот, смотри, Николай, что получилось. А на обороте — по-русски.
Игнатов быстро скользнул взглядом по немецкому тексту, перелистнул страницу, принялся читать вполголоса маршевым речитативом: