Отыгрыш (СИ)

— В гордыне своей человецы порешили, что сами своей судьбой руководят, — старушка сокрушенно вздохнула. — Нет бы сперва Бога попросить на путь истинный наставить, а потом уж, помолясь, и взяться, как деды брались да отпор давали супостату. Авось и в этот раз перемогли бы, — опять вздохнула и добавила то ли обиженно, то ли жалобно: — Батюшка посланнику-то вашему ни да, ни нет не сказал. Времени до утра попросил. Да только вижу, взыграла в нем кровь, вспомнились ему дела мирские. И молились мы рядышком. Он — чтобы Господ путь указал, а я, грешная, — чтоб не дал Господь ему от обетов отступиться.

И, горестно всплеснув руками, — огонек свечи затрепетал, силясь выровняться, — быстро-быстро зашептала, словно торопясь отогнать беду:

— Вы ведь его не знаете, он же, ежели что, сам себя изведет…

— И все-таки я настаиваю на личной беседе, — отчеканил Годунов.

И снова зримо — до ломоты в висках — ощутил, как одна судьба соединяется, намертво сцепляется с тысячами других.

— Нам ещё заутреню служить, — в тон ему напомнила собеседница.

— Вам? — переспросил Годунов.

— Я псаломщица здешняя. Была. И, даст Бог, буду.

— Кто к нам, Стеша? — тихо спросили темноты.

— Военный к вам, — сердито ответила она.

— Так что ж его ждать-то заставила? У людей военных, Степанидушка, сейчас забот поболе нашего, — мягко укорил отец Иоанн и, неслышно ступая, приблизился. — Прошу меня простить, крепко, видать, заснул. Давно меня дожидаетесь?

Был он невысок ростом и худощав, в неярком свете седые его волосы казались желтоватыми, а лицо — очень бледным. Самое обыкновенное лицо. Но Годунов почему-то был уверен — запоминающееся.

— Не то чтобы… но и время, сам понимаете, поджимает, — ответил он, интуитивно чувствуя, что играть в дипломата резона нет.

— Понимаю, — все так же тихо проговорил священник.

Годунову вспомнился вдруг сосед, подполковник-зенитчик, с меньшим сыном которого он в ранней юности приятельствовал. К тому времени Василий Григорьевич давно уже вышел в отставку, работал в какой-то конторе с техническим уклоном, но командный артиллерийский басок был так же неистребим, как и украинский акцент. Да и вообще, отец Иоанн казался настолько далеким от военной службы человеком, что Годунов волей-неволей задумался, а не вышло ли ошибки… хотя какая тут может быть ошибка?

— Вы за ответом? — несколько удивленно спросил Земский. — Извините, я не очень-то понимаю в нынешних чинах, однако же…

Однако же понимания вполне хватило, чтобы сообразить: визитер — большая шишка, такие для разговора не сами приезжают, а к себе приглашают. И что отвечать? Мимо шёл, решил заглянуть?

Сочинять правдоподобный ответ не хотелось. Усталость навалилась раненым медведем — опасная усталость, такой нельзя поддаваться, потом не встанешь.

Поколебавшись, Годунов признался:

— И да, и нет. Мне, честно говоря, в голову не приходило, что вы будете колебаться с ответом…

Поймал на себе укоризненный взгляд Степаниды.

— Но если вы сейчас готовы дать ответ, буду вам искренне признателен. Потому как времени на размышления у нас нет.

— Всему свое время, и время всякой вещи под небом… — медленно, будто не к Годунову обращаясь, а ведя разговор с самим собой, проговорил отец Иоанн. — Время рождаться и время умирать, время насаждать и время вырывать посаженное, время убивать и время врачевать, время разрушать и время строить, время плакать и время смеяться, время сетовать и время плясать, время разбрасывать камни и время собирать камни; время обнимать и время уклоняться от объятий, время искать и время терять; время сберегать и время бросать, время раздирать и время сшивать; время молчать и время говорить, время любить и время ненавидеть; время войне и время миру.

Пока священник говорил, Годунов силился понять, чего больше в этих словах — безнадежности или надежды.

— Кто находится между живыми, тому есть ещё надежда, — Земский как будто бы подслушал его мысли. — Екклесиаст. В отроческие-то годы читали, небось? Вы можете мне не поверить, но время есть всегда. На этом свете человек вне времени не живет. Только разное оно, время-то. И тот, кто не убоится сегодняшней беды, завтра познает радость. А тот, кто сегодня убоится, тому и завтра в страхе пребывать. Ну да не буду испытывать ваше терпение. Скажите, куда и к какому часу я прибыть должен.

Степанида потрясенно охнула.

— Не надо, Стеша, ничего сейчас не говори, — попросил отец Иоанн. — Помнишь ведь: "что обещал, исполни…лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить".

— Тебя ж сана лишат, батюшка, — в голосе старой псаломщицы прорвались причитания. — И грех, грех великий…

— А не случится ли, что ещё больший грех свершу, отказав ближнему своему в защите? — ровным голосом спросил священник. — Будет на то воля Его, переможем. А что в наших силах, то сделаем, ибо сказано: все, что может рука твоя делать, по силам делай…

— Они на пряжках своих пишут "Gott mit uns", — глухо сказал Годунов, сам не понимая, зачем.

— Имя Божие на устах, страсти мирские в сердце… недобрые страсти, — тихо проговорил отец Иоанн. — Издревле так было.

Помолчал, будто бы на что-то решаясь.