Отыгрыш (СИ)

"А ведь говорил мне отец — иди, Саня, в общевойсковое", — Годунов ухмыльнулся.

И мысли приняли другой оборот. Сиденье — оно, конечно, не такое удобное, как любимое кресло, но дорога к размышлениям предрасполагает. В приоткрытое окно бьет ветер, по-утреннему свежий и влажноватый, чуть-чуть похожий на морской бриз. И не пыльно пока, что тоже весьма неплохо.

Кое-какие идеи уже воплощаются в жизнь, иные — те, что контрабандой протащило послезнание, — заставляют в очередной раз ухмыльнуться. А заодно и приободриться, чтоб носом не клевать. Ядерная бомба на Берлин стала бы весомым аргументом, чтобы Гитлер и думать забыл о блицкриге, но ты ж, Александр Василич, не в сказку попал. А третьи — вопрос самой ближайшей перспективы, только бы времени, твоего персонального, хватило. Ежели хватит — все в твоих руках: и "улитка" Момыш-Улы, и вьетнамские мины, и эрзац-напалм. Прогрессорствовать так прогрессорствовать от души.

В конце концов, ситуация уже лучше чем в той истории, которая тебе известна. Ерёменко предупрежден, а самозваный старший майор, но уже вполне легитимный начальник Орловского оборонительного района (вот ведь шутки истории, а?) едет в Дмитровск. Причем в компании не только здравых мыслей да бредовых идей. Знание — оно, конечно, сила, однако ж одиннадцать машин с полутора сотнями вооруженных до зубов ополченцев НКВД как-то убедительнее. Еще сотня следует в Дмитровск по узкоколейке, а с ними — взрывчатка и бутылки с зажигательной смесью.

И опять выползло извечное любопытство. Интересно, почему все-таки обозвали вполне себе профессиональное воинское формирование ополчением? Как бы половчее вызнать? И ходить-то далеко не надо. Младший лейтенант-чекист, сидящий рядом с сержантом Дёминым, знает наверняка. А нельзя вот. И опять-таки спрашивается, как это всякие попаданцы во времена Иоанна Грозного и Петра Первого никому не казались подозрительными и, как следствие, не оканчивали жизнь на колу или в застенках Тайной канцелярии? И даже карьеру при особах государей ухитрялись сделать, ага. Тут в родном ХХ веке плывешь, что те туманы над рекой. Странно все — от бытовых мелочей до территориального деления. И надо постоянно следить за собой, чтобы не выказать удивления, когда спутник, например, сообщает:

— Ну вот, в Курскую въехали.

И думать: чего ж ты рассеянный-то такой, Александр свет Василич? Еще ж на совещании отметил: Дмитровск пока что находится в составе Курской области. Впрочем, это важно только для поддержания, так сказать, легенды. А на бурной деятельности не должно отразиться никак, ибо по любому — территория Орловского военного округа.

Отразиться не должно — и к чертям морским и сухопутным, в конце-то концов, и опасения, и приметы. Тем более что приметы до оскорбительного тривиальны даже в свете отдельно взятой судьбы некоего А Вэ Годунова. В колонне — тринадцать машин. Тринадцатая — щедрый игнатовский подарок на прощание: партсекретарь, прежде чем отбыть в Кромы, вызвался самолично проводить командующего со товарищи. Ну и подарок преподнёс… А зачем, спрашивается, Годунову обкомовская агитмашина и толстый бритоголовый агитбригадчик в придачу? Если только лишние… ну, то есть, не лишние колеса? Так и тут, в Орле, они не лишние.

— Я тебе ценного кадра от сердца отрываю, а ты… — не на шутку разобиделся Игнатов — Ты вот знаешь, как у тебя в том Дмитровске дела пойдут? Не-ет. А Никита Василич — агитатор опытный. Коли что — такую речугу задвинет, как нам, "сапогам", ни в жисть не сказать. И музыка у него при себе, подберет правильную, чтоб, значит, настрой нужный создать.

— Какая музыка, Николай! — раздраженно отмахнулся Годунов. — Не до агитации сейчас.

— Агитация — она всегда ко времени, смотря кто, кого и как агитировать будет! — в ответ заупрямился секретарь. — Не всяк человек приказ разумеет, особливо ежели человек этот — баба али дед какой упертый. А таких, я тебе скажу, в том Дмитровске — полсотни на сотню. А при них — детишки. Представь, какой вой вся эта гвардия поднять может? Они ж того германца в глаза не видали, ну, разве что, кто из бывалых мужиков, которые на германской лиха хлебнули. Но этих ты и сам, небось, никуда отправлять не будешь, а? То-то же. А у нашего товарища Горохова, — кивок в сторону скромно помалкивающего в сторонке агитбригадчика, — с той войны "максимка" в лучших друзьях. Вдобавок он самолично за баранкой, шофера-то ихнего я давно к другому делу приставил.

И, перехватив недоверчивый взгляд командующего, закончил с нажимом:

— Потом спасибо скажешь!

Ему невдомёк было, что в этот момент Александр Васильевич думает совсем не об агитбригадчике. Точнее, о нем, но опосредованно.