Отыгрыш (СИ)

— Пойдемте.

Пока Годунов вслед за священником пробирался меж ящиков и стеллажей вглубь храма, его не покидало ощущение… почему-то не хотелось даже мысленно говорить "дежавю". Ощущение ранее виденного.

Побелка на стенах впотьмах казалась блекло-серой. В сколах штукатурки, как в оконцах, темнели лики. Святые с кроткой печалью глядели в мир. Они ведь тоже наделены послезнанием, — эта странная мысль почему-то успокаивала.

Несколько коробок с бумагами. Мелькнула шальная мысль: а вдруг и это не случайно? Вдруг его попаданчество — всего лишь краткий вояж, который начался в одном архиве и должен завершиться в другом? Что если порыться в бумагах — ан как пропуск назад отыщется?.. Себе-то не ври, Александр Васильевич, себе врать — последнее дело. Даже если бы ты точно знал, что он лежит-полеживает, тебя дожидается, ты вряд ли взялся бы его искать. И не потому что ты какой-то там герой, и даже не потому, что у тебя возникли мессианские амбиции. Просто когда-то давным-давно, "во дни сомнений и тягостных раздумий", как сказал бы классик, ты раз и навсегда определил для себя: если и есть в мире крепкий якорь и надежный спасательный круг, так это данное тобою обещание. Как там батюшка сказал?

Вспомнилось слово в слово: "Что обещал, исполни. Лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить". Ответ пусть не на все вопросы, но на многие.

На веревках, протянутых от стеллажа к стеллажу, белели занавески, сделанные, должно быть, из простыней. Погорельцы уже обжились, отделили себе комнатки, из-за занавесок слышалось сонное посапывание. Годунов едва не споткнулся о трехколесный велосипед. И в этот момент вдруг понял, откуда оно, ощущение это. Такое же возникало у него при чтении хороших — правдивых, то есть, — исторических романов.

Которые остаются жизнеутверждающими, какие бы трагедии в них ни разворачивались.

У восточной стены — надо понимать, там, где раньше возвышался алтарь, — на конторском столе, покрытом кружевной скатертью, расставлены были иконы, одни — в тяжелых металлических окладах, другие — в простеньких деревянных рамах, а то и вовсе не обрамленные. Степанида молча зажгла лампаду и отошла в сторонку. Годунов не смотрел на нее, но чувствовал на себе ее пристальный строгий взгляд.

— Я понимаю, что вы отвергаете мысль о Боге сущем, — все тем же ровным голосом заговорил отец Иоанн. — Однако же вера живет в каждом из нас, в одних горит, в других тлеет, и никому не ведомо, откуда прилетит ветер, который раздует пламя. У вас есть своя вера, которая понуждает вас действовать так, а не иначе. И сейчас — ко благу. Вам ведь тоже это нужно — укрепиться духом. Помолитесь со мной. Как чувствуете, как умеете.

Годунов проследил за его взглядом: на маленькой, чуть побольше ладони, дощечке, на осенне-желтом фоне изображен был русоволосый воин в доспехе византийского образца. На голове — венец, похожий на церковный купол, на плечах — царская алая мантия, подбитая горностаем, в правой руке — воздетый крест, в левой — меч, упирающийся острием в каменистую тропу, а за спиной — церковь с куполами-шлемами. Не просто церковь — твердыня. Но он, воин, эту твердыню защищает. Еще на подступах к ней. На ближних подступах.

— Скорый помощниче всех, усердно к тебе прибегающих и теплый наш пред Господем предстателю, святый благоверный великий княже Александре! Призри милостивно на ныне достойныя, многими беззаконии непотребны себе сотворшия, к иконе твоей ныне притекающия и из глубины сердца к тебе взывающия: ты в житии своем ревнитель и защитник Православныя веры был еси, и нас в ней теплыми твоими к Богу молитвами непоколебимы утверди…

Отец Иоанн ненадолго умолк, коротко взглянул на беззвучно повторяющую слова молитвы Степаниду, перевел взгляд на Годунова. Не вопрошая — ободряя. И снова заговорил:

— …Ты великое, возложенное на тя, служение тщательно проходил еси, и нас твоею помощию пребывати коего ждо, в неже призван есть, настави. Ты, победив полки супостатов, от пределов Российских отгнал еси, и на нас ополчающихся всех видимых и невидимых врагов низложи…

Счастливый ты все-таки человек, Годунов. Потому что знаешь: Победа все равно будет. Не веришь — знаешь. Сколько бы ни продержался Орёл — сутки, трое, неделю — она придет. Не позднее, чем девятого мая сорок пятого. Тебе легче, потому что ты знаешь…

— …Ты, оставив тленный венец царства земнаго, избрал еси безмолвное житие, и ныне праведно венцем нетленным увенчанный, на небесех царствуеши, исходатайствуй и нам, смиренно молим тя, житие тихое и безмятежное и к вечному Царствию шествие неуклонное твоим предстательством устрой нам…

Годунов обернулся на шорох. Поодаль стояла девушка в светлом платье, темные косы уложены венцом, у ног — узел. Молчала. Ждала.

— …Предстоя же со всеми святыми престолу Божию, молися о всех православных христианах, да сохранит их Господь Бог Своею благодатию в мире, здравии, долгоденствии и всяком благополучии в должайшая лета, да присно славим и благословим Бога, в Троице Святей славимаго Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.