Отыщите меня

Днем Павел любил играть один в небольшом укромном садике у собора Святого Варфоломея. Там сидели с утра до вечера и отдыхали старики. На набережную мама не водила, с реки дул холодный ветер, и можно быстро простудиться. Длинный мост через Дунай был хорошо виден издалека, но ходить к нему опасно, потому что спрятаться негде, а по мосту очень часто ездили машины и мотоциклы, стояли на охране грозные солдаты. Из садика через кусты просматривались улицы и перекресток. Павлу казалось, что в Братиславу приехал большой кукольный театр и стал разыгрывать взрослый спектакль, который не имеет ни начала, ни конца, и нет у него антрактов. Представление не прекращается ни днем ни ночью, и не куклы, а живые люди были артистами. Они исполняли свои роли без запинки. Жители города были молчаливыми зрителями, смотрели на происходящее без аплодисментов, мало кто хотел быть вовлеченным в этот спектакль. Покинуть его тоже никто не мог, не было ни зала, ни дверей, ни выходов, занавеса и кулис тоже нет. Все время стояли одни и те же декорации с флагами и свастикой. Ноги мертвого паука залезли повсюду: на дома, на стены, на людей. В кукольном театре раньше было очень весело. Но Гурвинек давно уже не появляется над ширмой, будто его тоже арестовали и спрятали в тюрьму. Однажды тащили по мостовой к машине за полы длинного пальто черноволосого священника. Он был бледный, с испуганными глазами навыкате. Сначала он что-то кричал и кого-то умолял по-немецки, но потом умолк и прикрыл голову руками. Никто из зрителей не мог подойти к нему, все боялись полицейских и гестаповцев.

— Павел! — строго окликнула мама и чуть ли не силой втолкнула в подъезд какого-то дома.

Очень жалко было человека, но даже самым сочувственным взглядом ему сейчас не помочь. Люди из города уезжали незаметно и неизвестно куда, без шума и проводов. Чаще всего по вечерам или ночью увозили своих детей. На стенах многих дверей и коттеджей повял вьющийся на гнилых нитках хмель, квартиры оставались заброшенными.

Мама работала на обувной фабрике. Она оставляла на обед Павлу бутерброды и бульон. Опять по вечерам приходили за папой и делали обыск. После их ухода в комнатах был беспорядок. Мама долго прибиралась, Павел помогал, подносил и подавал вещи. Потом неожиданно мужчины в длинных плащах и шляпах перестали приходить, будто оставили дом в покое, но мама ждала их снова и волновалась. Больше недели не водила она Павла к папе в подвал. Однажды мама совсем не вернулась с работы домой. И в тот же вечер сосед дядя Иржи спрятал Павла у себя в квартире, посадил за книжный шкаф, чтобы никто не видел и не нашел. Большой, высокий, до самого потолка, шкаф находился прямо в стене. Между ровными рядами книг на полках и стеною было пространство, туда можно попасть только через, невысокую и узкую дверь сбоку, которую закрывало старинное зеркало в человеческий рост. Павлу там не было ни душно, ни страшно, чуть слышно работал где-то у балкона кондиционер и поступал свежий воздух. Через щели и книги пробивался слабый свет.

Дядя Иржи на вид был всегда строгий и молчаливый, на детей он редко обращал внимание, поэтому раньше Павел только низко кланялся ему и ни о чем его не спрашивал. Каждое утро, с большим новым портфелем, в белом воротничке и в черном костюме, дядя Иржи уходил на службу в ратушу. Он никогда не ходил в гости к соседям. Мама с папой с ним тоже только здоровались на лестничной площадке, когда он вечером возвращался с работы. В подъезде говорили, что дядя Иржи очень важный городской чиновник и по пустякам к нему обращаться нельзя, нужно идти только в ратушу, где у него отдельный большой кабинет, и там он может принять посетителей. Жил дядя Иржи один в большой квартире. С приходом немцев его жена с двумя маленькими сыновьями уехала лечиться в Марианские лазни.