На других остановках папа опять выходил прогуливаться с военным и стоял уже ближе к вагону, где был Павел, но никакого вида не подавал, что видит сына. Он ехал в другом спальном вагоне, куда пускали особо важных лиц. Павел понял, что разыгрывается какой-то маленький спектакль, в котором главные роли исполняли папа и эта красивая дама, но в правила этой тайной игры его не посвящали. В купе иногда заходили случайные попутчики или обходительный проводник. При них дама преображалась, верещала и несла всякую чепуху на немецком, чешском и словацком языках. При этом оказывала Павлу чрезмерное внимание. Просто замучила: выпускала и разглаживала помятые манжеты, следила за прической и проборчиком, прыскала на воротничок и волосы душистым одеколоном. От этих ее забот его прямо-таки тошнило, хоть убегай из купе, но Павел полностью подчинялся, не перечил, не капризничал.
При появлении контролеров или военных дама еще больше суетилась и выдумывала новые небылицы. Она принималась рассказывать какие-то невероятные истории с неправдоподобными подробностями, которые в действительности с Павлом не происходили. Он никогда не был вместе с ней ни в Берлине, ни в Париже, ни в Монте-Карло. Даже не знает, где они находятся и как далеко от Братиславы. Раньше слышал, что папа изредка ездил в Прагу и Вену, но это совсем близко. Выдумала она и про какой-то фамильный замок, где будто бы каждое утро они поливали душистые розы. Дама становилась просто невозможной. После каждой фразы совсем неумно шутила и громче всех заливалась глупым смехом. Кокетничала и строила глазки так откровенно, что за нее было неловко. Но всем другим это очень нравилось, как нравилась и сама эта красивая дама. Проверки участились, в купе приходили на остановках и на ходу поезда, опять шелестели бумагами и просматривали документы. Каждый раз заглядывали под сиденья, залезали на верхние полки. Осмотрев, извинялись и желали счастливой дороги. Мужчины помоложе весело улыбались, щелкали каблуками и подносили ладонь к козырьку. Дама картинно вздыхала и на прощание протягивала руку в черной по локоть прозрачной перчатке. Одни вежливо пожимали, другие прилипали усами и норовили почему-то выше перчатки. Потом все уходили, оставляя после себя запах сапожного крема. Тогда дама устало закрывала глаза и опускала голову, словно вот-вот расплачется.
За окном вагона по-прежнему ползла ухоженная природа, мелькали угловатые крыши каких-то незнакомых городков и станций, чередовались красная и серая черепица. На большой станции пересели на другой поезд, где оказалось еще меньше людей. Во время пересадки Павел заметил только спину папы. Он шел рядом с военным быстрым размашистым шагом, но потом его загородили другие спины. Последний раз Павел увидел папу, когда он, держась за сверкающие поручни, поднялся в вагон и скрылся в проходе. В купе, которое ничем не отличалось от прежнего, напротив Павла в углу сидел строгий и неразговорчивый господин с причудливой ногтечисткой в руке. Снова были проверки и осмотры, но красивая дама выглядела совсем больной и разбитой от усталости, уже не в силах была играть свою роль, перестала кокетничать и улыбаться. По вагону объявили, что поезд прибывает на границу. Вскоре появились в зеленой форме советские таможенники и пограничники. Они молча все проверили, задали несколько вопросов и пошли дальше по вагону. На маленькой пограничной станции надо было выходить, чтобы пересесть на советский поезд. Когда все уже покинули вагоны, Павел увидел, как по площадке перрона бежал папа. Теперь он был прежним папой и снова походил на самого себя. Одет в обыкновенный костюм, без шляпы, без трости и без гамаш, никакого внешнего щегольства и уверенности, напротив, растерянный и беспокойный, словно первый раз встречается с Павлом после долгой разлуки.
Подошли несколько незнакомых людей, бросились обнимать папу, как самого родного, близкого. Они говорили малопонятные слова и с чем-то поздравляли папу и красивую даму. Она сдержанно плакала, то ли от горя, то ли от радости. Павлу на прощание она вручила черного лохматого медвежонка, у которого вместо глаз были похожие на прозрачные капли стеклянные пуговицы. В небольшой комнате вокзала с кожаными диванами все сели отдохнуть. Но красивая дама куда-то тут же исчезла, никто на это не обратил внимания, как будто так и надо. Павел даже не узнал, как ее зовут и кто она. Потом он ехал в зеленом вагоне вместе с папой и смотрел в окно со второй полки, видел белые домишки и хатенки с соломенными крышами да вдоль дороги телеграфные столбы. Проводница угостила бутербродом и квасом. Можно бы и расспросить папу, что же все-таки произошло, но он, привалившись к стенке, крепко спал.