Отзвук

— Не надо, — взмолился я. — Давай ни о чем не думать. Эта ночь наша. Твоя и моя! Пусть завтра сюда придет много-много людей, но сегодня все здесь только наше!

— Уже светает, — повторила Эльза, глядя широко открытыми глазами на чуть вырисовывающиеся вершины гор. — Уже скоро утро! Да?

— Нет, нет, еще ночь! — успокоил я ее. — Закрой глаза. Вот так… И не открывай, — ночь будет вечной.

В предрассветной мгле ее профиль смутно угадывался. До боли невыносима была мысль, что с приходом дня мы должны будем расстаться. И ничто не может предотвратить это. От бессилия я почувствовал себя жалким и презренным.

Но мне надо было отвлечь ее от мрачных мыслей, во что бы то ни стало отвлечь, и я показал в сторону сторожевой башни.

— Эту башню тоже снесут строители.

— Дикий мысль, — ужаснулась она. — Это есть исторический памятник. Это ценный свидетельство старины…

Чудачка! Она и в эту минуту, когда рушится ее судьба, готова драться за каменное изваяние! И странно, вместо недоумения я чувствовал нежность. Она мне нравилась именно такой, — человеком, которому до всего есть дело. Я готов был вместе с ней драться за эту башню, отстаивать ее право на существование, — лишь бы Эльза была рядом!..

— Путь из прошлого в будущее лежит… — начал я.

— … через мост настоящего, — закончила она.

— Выходит, все, что человек получил из прошлого, он должен передать в будущее?

— Очень правильная мысль. Это мой влияние… — в ее голосе прозвучали торжествующие нотки. — Молодой человек быстро делает успех в археологии. Очень способный ученик!

— Он даже перегнать твой профессор, — горько пошутил я.

— О-о, это следует доказать.

— Пожалуйста. Будущему поколению мы должны передать не только то хорошее, что сохранила история. Мы не должны утаивать и то плохое, что было… Человечество должно знать все!

— Ты сам нашел такую мысль?

— Да нет. Тетя Маша. Но я согласен с ней, — и шутливо добавил: — Твой профессор должен брать уроки у тети Маши. В споре она заткнет его за пояс.

Но Эльза не приняла мой тон. Высвободившись из моих объятий и стараясь в темноте рассмотреть мои глаза-, она убежденно сказала:

— Когда тетя Маша так говорила, она, Олежка, думала о нас с тобой.

Солнце еще не взошло, а ночь уже уплывала, оставляя нам только отчаяние и боль, которые теперь — после нескольких часов неземного счастья — терзали с удвоенной силой.

— Почему ты так решила? — пробормотал я.

— Потому что она еще что-то сказала…

Пораженный проницательностью Эльзы, я не стал хитрить.

— Действительно, сказала: зло тянет за собой зло. Оно родилось тогда, когда нас еще не было на свете. И простить прошлое нельзя, и не простить… нельзя. Тетя Маша сама жертва истории. Мама моя — жертва истории. И я — жертва истории. Вот теперь и ты — жертва истории. Значит, мы со злом в одной цепи. Поженись мы, ведь и наши дети будут жертвами истории. И для них готовы звенья цепи… Не выбив звена из этой цепочки зла. не найти выхода.

— Тетя Маша хотела сказать: чтобы зло не перешло в будущее, разорвать цепочку должны мы с тобой? Чтоб задобрить Бога? Как это делали твои и мои предки — скифы и готы. Во имя будущих поколений… Но это совсем не верный логический заключение. Если мы не вместе, значит, зло продолжается. Когда вместе, — вот тогда цепочка разрывается…

Ох, как мне хотелось верить в это. Но в ее рассуждениях было одно слабое место: она не брала в расчет еще одного человека… И я спросил:

— А что будет с моей матерью? Она не забыла перенесенных мук!

— А что будет с нами? — тотчас отозвалась Эльза.

— Я не смогу жить без тебя.

— Что же нам делать? — беспомощно шептала она. — Почему именно мы должны прервать эту цепь страданий? Почему мы? — вновь повторила она, точно заклинание. — Неужели до нас это никто не мог сделать?

— Могли. Например, моя мать, не роди она меня.

Она ужаснулась от этой мысли.

— Как? Чтобы ты не родился?! А что было бы со мной?

Аул просыпался. По дороге, гордо вытянув хвост, семенила овчарка, по-хозяйски принюхиваясь к столбам, деревьям, валунам. Молодая невестка Гагаевых спускалась к реке с ведрами. Петухи затеяли многоголосую перекличку.

Вся природа была пронизана покоем, ничто не нарушало векового уклада. И только мне в ней не было места. В душе бушевала буря, которую слова Эльзы только усилили. Знала бы она, как часто я жалел, что родился. Представляет ли Эльза себе, что значит быть сыном матери с изломанной душой? Какие пытки испытываешь, видя ее муки и зная, что ни я, ни кто другой не в состоянии ей помочь? А теперь к этой боли добавилась еще одна — от предчувствия разлуки с Эльзой. Я ощутил натиск такого отчаяния, что готов был взвыть…