Отзвуки времени

Вериным женихом оказался старший лейтенант Александр Чураев из команды выздоравливающих. Он летал на бомбардировщике, и прямо там, в госпитале, ему вручили орден Боевого Красного Знамени. Александр гордо сидел на кровати, приколов орден прямо на свежие бинты, и принимал поздравления. Шутка ли: специально к Чураеву в госпиталь прибыл начштаба фронта, чтобы лично пожать руку герою-лётчику. Генерал был невысокий, щуплый, подвижный, с быстрой речью и усталыми глазами под тяжёлыми веками. Вокруг него толпились раненые, медсёстры, врачи, военные в гимнастёрках с нашивками и медалями. За время житья в госпитале Фрицу не довелось видеть так много улыбок и слышать столько радостных возгласов.

Стоя у изголовья кровати, Вера сияла, как фары трофейного «Виллиса», что привезло высокое начальство и что сейчас стоял под окнами кабинета главврача. Фриц, по обыкновению, отирался возле Веры. Он постоянно трогал её то за халат, то за руку, пока не наткнулся на колючий взгляд старшего лейтенанта. Быстро, почти молниеносно, Чураев шевельнул бровью, словно бы полоснул автоматной очередью, ясной без слов: «Не трожь. Моё». Фрицу отступить бы, стушеваться, но он от испуга ещё крепче вцепился в край Вериного халата и так и стоял по стойке смирно, пока генерал говорил Чураеву что-то важное и непонятное.

По случаю торжества Вера завила кудри и повязала косынку таким образом, чтобы локоны покрывали плечи и шею тугими кольцами.

Пожелав Александру скорейшего выздоровления, генерал с одобрением посмотрел на Веру.

— Твоя невеста, старший лейтенант?

Насколько позволяла рана, Чураев выпрямился:

— Так точно, товарищ генерал-майор, невеста. Младший сержант Гомонова.

Вера зарделась.

— Ну, совет да любовь, как говорится, — проговорил генерал, — и на войне можно найти счастье.

В его голосе слышались нотки горечи, понятные всему фронту, потому что семья генерала погибла в оккупированном Минске.

— Так точно, товарищ генерал-майор, — снова повторил Чураев.

Генерал улыбнулся, отчего его лоб покрылся морщинками. Рукой с тонкими музыкальными пальцами он указал на Фрица, мёртвой хваткой державшего Верин халат:

— Что за паренёк? Сын полка?

— А, этот, — Рот Чураева скривила усмешка. — Это так… фриц.

Поскольку дальнейшее Фриц Иванович всегда вспоминал с большим душевным волнением, то открыл глаза, встал с кресла и прошёлся по саду, бормоча собственное имя. Сейчас его утешали звуки собственного голоса.

Тогда, в госпитале, едва Александр сказал «фриц», мальчик будто бы снова оказался под той страшной бомбёжкой, когда земля взлетала на воздух, перемешивая воду и выворачивая камни. И женщина с белым лицом тянулась к нему и кричала:

— Фриц! Фриц! Фриц…

И он внезапно вспомнил своё имя — Фриц. В голове загудело, стены сдвинулись. Потолок стал медленно качаться вверх и вниз. Чтобы не упасть, он одной рукой схватился за Веру, а другой за генерала и истошно заорал: «Я, я, Фриц!»

Сейчас он понимает, что сорвавшееся с языка «я» обозначало «да» по-немецки. Но в итоге получилось вполне русская фраза, произнесённая впервые за долгое время молчания.

* * *

Во второй половине августа зарядили дожди, и Рита засобиралась в город. Скоро школа, грядут медосмотры, поиски работы и та ежедневная рутина, которая всасывает в себя будни, как топкое болото, осаживаясь на дне илистыми отложениями.

Сумки были собраны с вечера. Утром Фриц Иванович обещал отвезти их на станцию, а сейчас Рита накинула на плечи флисовый плед и вышла на крыльцо, окутанное туманной дымкой.

Давно ли сюда приехали, а кажется, что эта дача была у них всегда. Завернувшись в плед наподобие тоги, она медленно опустилась на ступеньки. Сидеть бы так и сидеть и никуда не уезжать. Может быть, начать разводить страусов или ёжиков? Она прислушалась. Пару часов назад в светлых сумерках приходил ёжинька. Посидел на дорожке, пофырчал, а потом неторопливо направился в кусты, мелькая смешными розовыми пяточками. Наверное, пошел готовить норку к зиме. Не успеешь оглянуться, как с неба налетят белые мухи и метель начнёт уныло тянуть на одной ноте свою ледяную песню.

От мысли о возвращении в городскую квартиру становилось грустно. Сквозь прорезь рябиновой листвы Рита посмотрела на небо с бурунами дождевых облаков и решила, что надо сходить за чашкой чая и одиноко отпраздновать последние дачные посиделки. Чтобы встать, надо было отодвинуть Огурца, плотно привалившегося к правой ноге. При попытке пошевелиться он перекатился на другой бок, но внезапно поднял вверх морду и заворчал.

— Тихо, Огурчик, спи дальше, — прошептала Рита и тут поняла, что рядом кто-то есть.

— Маргарита Ильинична. Рита. — В чёрной спортивной куртке Никита Волчегорский почти сливался с подступающей темнотой. — Надеюсь, я вас не напугал.

Если бы не яркий фонарь у ворот Фрица Ивановича, то Рита легко могла бы принять его за грабителя.

Она недовольно приподняла брови:

— Как вам сказать. Вообще-то сейчас не время для визитов.

— Я знаю. Можно войти? — Он широко шагнул за калитку и облокотился на перила.

— По-моему, вы уже вошли.

Никита засмеялся.

— Я случайно оказался рядом.

— Случайно?