«Было такое», — промелькнуло в мозгу у Риты. Кажется, Галюше в ту пору исполнилось восемь лет, и они всей семьёй ездили на море в Анталию. Тогда было много моря, солнца и смеха. А ночью, уложив детей спать, они с Виктором пару раз совершали вылазки на дискотеку и веселились там, как молодожёны.
От слов Татьяны Риту начало потряхивать. Как он мог? Какое имел право обсуждать детей с этой… с этой… — Она не могла подобрать эпитет, потому что мысли в голове словно бы покрылись коркой льда и застыли в одной точке. Печенье в духовке горело, выплёвывая в кухню клубы чёрного дыма. Автоматически выключив духовку, Рита закашлялась:
— Зачем вы мне это рассказываете?
— Я знаю, что вам известно о моём существовании, и я хочу, чтоб не держали зла на Виктора. Он бы никогда не оставил семью.
— Лучше бы оставил, — резко, точечно сказала Рита, подводя итог разговору. — Ненавижу обман.
Ей хотелось зло и язвительно сказать многое, очень многое. Так, чтобы женщина на другом конце телефонной связи скукожилась от стыда и боли.
В трубке раздались звуки движения. Наверное, Татьяна разговаривала, вышагивая по комнате.
— Рита, поймите, это был не обман! Витя… — она запнулась, — Виктор не подлец. Просто так сложилась жизнь.
— Сложилась жизнь? — От возмущения Рита захлебнулась. — А разве не он сам её складывал? Разве мы не сами делаем выбор между предательством и верностью?
По чьему наущению Виктор врал, выворачивался, прикидывался честным, а сам выдумывал друзей, погибающих без его помощи, рассказывал про соревнования на другом конце света, про какие-то курсы в Москве, про тренера в больнице, про…
Говорить дальше она не могла и трясущимся пальцем нажала кнопку отбоя. Дым от сгоревшего печенья тянуло в распахнутое окно, и вместе с ним в морозное небо улетало хрупкое душевное равновесие, восстановленное с неимоверным трудом.
— Господи, помоги!
Нервным жестом обхватив руками плечи, Рита оглянулась в поисках помощи, и несколько секунд её глаза беспомощно вглядывались в тёмный проём комнаты, пока, словно по велению свыше, лунный свет не скользнул по иконке Блаженной Ксении.
— Господи, помоги! Укрепи, исцели!
Зажав иконку между ладонями, Рита уткнулась в них лбом. Год назад она стояла на осколках прежней жизни, около часовни Смоленского кладбища и пыталась не сойти с ума.
— Господи, помоги!
Сначала было так холодно, что светлые обои показались Рите заиндевевшими, и лишь когда в пальцы потекло тепло от иконы, она медленно опустилась в кресло и закрыла глаза, представив невысокую женщину в зелёной кофте и красной юбке. Только сейчас зима, а воображение рисовало почему-то знойное лето.
Татьяна подумала, что от разговора с женой Виктора тоска не рассеялась, а наоборот — сгустилась.
«Виктор был слабаком. Да-да, слабаком». — Тыльной стороной ладони Татьяна вытерла слёзы и бросила телефон на подушку. Перед тем как отключиться, экран вспыхнул голубым светом и погас, оставив её наедине с одиночеством.
Зачем звонила? Наверное, хотела услышать голос той, кого Виктор называл своей половиной. Она половина, а я? Четверть? Десятая доля? Или вообще никто?
После разговора с Ритой на душе стало погано и муторно, как будто бы она на глазах переполненных трибун сорвалась с гимнастического бревна. Такое случилось однажды, когда она была ещё кандидатом в мастера спорта. Стыд неудачи потом долго преследовал её липкими страхами, от которых смогла излечить только любовь к Виктору.
Даже себе Татьяна не могла объяснить, в чём дело, но в последние дни Виктор снился почти непрестанно. Точнее, не снился, а наоборот — не давал спать. Он приходил, едва веки начинали смежаться, вставал рядом и молчал, осуждающе глядя на неё застывшим взглядом. В неясном ночном свете черты его лица расплывались и исчезали, но Татьяна точно знала, что это он — Виктор. Бормоча и чертыхаясь, она вскакивала, зажигала свет и ошалело оглядывала пустую спальню с брошенными на пол двумя спортивными сумками. Сумки убирались в шкаф только во время приезда Виктора, потому что он ненавидел беспорядок в доме, и при виде живописного бардака в квартире игриво заявлял:
— Вот поэтому, Танька, я женился на Рите, а не на тебе.
Помнится, когда он сказал так в первый раз, они оба захохотали, а потом одновременно смолкли и стали целоваться с неистовством обречённых.
Отчаянно мечтая о замужестве, она изо всех сил изображала презрение к условностям, но если бы Витя хоть в шутку, хоть намёком дал понять, что бросит семью, то побежала бы с ним в ЗАГС, теряя тапки. И наплевать на жену, на детей, на общественное мнение — на всё наплевать, если несёшься вдогонку за счастьем.
А Виктор любил рассказывать про семью, краем глаза наблюдая, как она волнуется от ревности и злобы. Чувствовал свою власть над ней. Обняв, листал картинки в телефоне: «Вот моя Галочка, а вот Ромик на самокате. Скажи, правда смешной?»
«Симпатичный парнишка, на тебя похож». — Она кивала головой, прижималась губами к его уху, да и вообще согласилась бы с чем угодно, лишь бы удержать его рядом.