Outlast Universe: Night-Night Mads (СИ)

Индейцы верили, что фотография похищала душу — что пока тело, всё такое же бренное и глупое, продолжало бродить по земле, душа оставалась в том небольшом матовом квадратике — всё так же улыбалась вечной улыбкой, не в силах пошевелиться из своего заточения. В тот момент, когда очередной труп падал на пол, он — Майлз Апшер, чувствовал себя, будто в фотографии. Будто бы вся его жизнь проносилась перед ним просто в съемке, пока он наблюдал за тем, что сотворил в пьяном бреду. Но он был согласен с тем, что видел. Более того: если бы он мог кричать — он бы кричал. От обиды, от ненависти, от счастья. Но нет — он мог лишь шептать, прикладывая для этого невероятные, почти нечеловеческие силы.

— Вы… убили меня. Вы.

«Почему он улыбается?» — единственная мысль, что посещала его голову. Казалось бы, тому человеку точно не следовало улыбаться — никто не смеется перед смертью. Но, похоже, ему было плевать. Да, он смеется явно не от его страданий — не от Майлза — но осознать это было сложно, когда его руки впервые за многое время были способны не только дать отпор, но и убить. Когда впервые за всю жизнь это всё было сделать легче, чем когда-либо и кому-либо.

Хватка сама сжалась на его горле. Непроизвольно и слепо, словно само правосудие вершилось в той лаборатории. «Вы убили меня», — а, быть может, так оно и было.

— Вы… довольны теперь?

Он сжал сильнее. Он? Нет — они. Он и Вальридер. Кто бы мог предположить, что в тот момент самый страшный его враг стал его спасением? Никто. Никто, кроме Рудольфа, не мог такого предположить, и только он это планировал. Сильнее. Ещё сильнее.

Ни один живой человек не смог бы передавить горло до основания, ни одно создание не смогло бы перетереть кости позвоночника в прах одной своей хваткой… Он смог. Более того — он не почувствовал абсолютно ничего — только холод своих рук, только вязкость мышечной ткани и остроту кости.

«Вы убили меня», — он шёл наверх, к желанному солнцу, когда увидел его. Очередной пациент, очередной Вариант. Очередной? О, нет. Никто из них не был очередным. Каждый сыграл свою роковую роль. Каждый получит за неё своё наказание. Первый, пятый, десятый, сотый…

«Вы убили меня. Своими экспериментами, своими действиями… Вы вынудили меня взяться за это дело, вынудили приехать», — он даже не заметил того, как, буквально, прошёл насколько человек насквозь, забрав с собой их сердца, не услышал криков…

«Всё могло быть так хорошо, — стена обагрилась от одного его движения. — Всё могло быть так прекрасно…».

Никто его не видел. Никто не боялся, пока не становилось слишком поздно. Он превратился в того, кого избегал и ненавидел сам — в надоедливый писк в ушах, в небольшое темное облако, колесящее среди ночного неба, в едва заметный под лампой силуэт — он превратился Бога и Дьявола одновременно.

— Не бегите, — шептал он. — Никто не хочет умирать от удара в спину.

Да, они точно были виноваты во всём. Пациенты с их кофтами цвета земли и мыслями, запутанными в клубок; охранники с застёгнутыми кобурами и выключенными рациями; простые работники с закрытыми ртами и чистыми руками — все они, каждый по-своему.

Но никто его не слушал — каждый бежал. Каждый пытался и старался, и никто не хотел понять — не существовало избранных, не было правых или неправых, а умирали в конце-концов все.

«Вы убили меня, — думал он, смотря на уезжающую вдаль машину, его машину. — Вы не дали мне сесть обратно. Вы заставили меня приехать. Из-за вас я включил свою камеру впервые».

— Вы убили меня, — сказал он, возвращаясь внутрь лечебницы. — И даже, если один ушёл сейчас — я не успокоюсь, пока не убью всех вас…

Свидетелей для того, чтобы рассказать о том, что случилось в Маунт-Мессив, Колорадо, найти не удалось…