Овация сенатору

Аврелий прикинул расстояние до моста через Тибр, за которым высились портики и колонны мраморного Рима: оно оказалось гораздо больше, чем он понадеялся.

В сопровождении процессии оборванцев он прошёл по виа Аурелия и направился к своей вилле на Яникулийском холме, собираясь бросить потом, как только окажется в безопасности, несколько монет на дорогу.

Поднявшись на вершину холма, он обернулся: их было более сотни — женщин и детей, стариков и калек, но он, по счастью, уже добрался до дома. Перескочив через четыре ступеньки, он схватился за дверной молоток. В зарешёченном окошке показался чей-то глаз.

— Прочь отсюда, жалкое отребъе!

— Открой, я — хозяин! — повелел Аврелий самым властным тоном, но сторож хлопнул ставней прямо ему в лицо.

Тем временем толпа попрошаек собралась у него за спиной и прижала к дверям, тогда он принялся ещё сильнее колотить кулаками в дверь и громко требовать, чтобы его впустили.

Наконец дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы он мог втиснуться в неё, не впустив своих преследователей.

— Наконец-то до вас дошло, — проворчал сенатор, и в тот же миг почувствовал, как его схватили чьи-то железные руки, бросили на землю и кто-то из рабов наступил ему ногой на горло так, чтобы он не мог поднять голову.

Только теперь патриций сообразил, что он грязный с головы до ног и при этом в жалкой, мятой одежде. Старая, рваная туника висела на нём, как передник ткача, ниспадая лохмотьями на шнурки стоптанных сандалий. Вместо рубиновой печатки на пальце виднелось только железное кольцо Зверя.

— Зовите стражей, быстрее! Мы повязали главаря этих смутьянов! — велел управляющий слугам.

— Дураки! Я — хозяин! — продолжал кричать Аврелий, но рабы бросили его в подвал и заперли на ключ.

Час спустя в подземной камере седьмой когорты Публий Аврелий Стаций, аристократ самых голубых кровей, римский сенатор, банкир, судовладелец, латифундист и философ-дилетант, держался за решётку, проклиная свозь стиснутые зубы всех богов Олимпа, океана и подземного мира вместе с их жёнами, супругами и сожительницами.

Он не знал, сколько придётся ожидать появления Кастора. Командир Цецилиан, единственный, кто мог узнать его, отсутствовал, а Муммий после перевода в другую когорту бывал тут редко.

Патрицию пришлось долго настаивать и пообещать щедрую награду, чтобы ему дали возможность отправить послание в его дом, а он всё ещё сидел в тюрьме.

Вот уже два часа он ожидал ответа, выслушивая насмешки пьяниц и терпя приставание двух педерастов, которые угрожали заняться им ночью.

Наконец на лестнице в подземелье послышался голос секретаря.

— Кастор! — позвал сенатор, и сердце его переполнилось благодарностью — его верный слуга пришёл освободить его!

— Вот он, там! — сказал охранник.

— И это, по-вашему, мой хозяин? — воскликнул хитрый грек, едва взглянув на него. — Вам должно быть стыдно! Как вы могли принять подобного бродягу за благородного Стация!

— Кастор! — снова окликнул его патриций, не веря своим ушам, в то время как вольноотпущенник упрямо отворачивался от него.

— Прости, что побеспокоил, но этот сумасшедший так настаивал, что мы посчитали своим долгом позвать тебя… — с сожалением оправдывался стражник.

— Грязный левантиец, да я с тебя шкуру спущу! — заорал во всё горло Аврелий. — Запорю до смерти, зубы вышибу, в колодки засажу на всю жизнь!

— Он и впрямь ненормальный, окатите его холодной водой! — коварно улыбнувшись, посоветовал александриец и направился к выходу.

И тут наверху лестницы появился человек, который с удивлением воскликнул:

— Как ты здесь очутился, сенатор?

— Муммий! — патриций с облегчением выдохнул, и охранник поспешил выпустить его из клетки.

— Что ты делаешь в тюрьме, да ещё в таком виде?

— Сначала я сверну шею этому мерзавцу, моему слуге, и после всё объясню тебе! — вне себя от ярости, произнёс патриций и бросился наружу.

Но Кастора уже и след простыл.

— Есть один человек, который как нельзя лучше подходит под описание, которое мне дал Фамулл. Ты тоже его знаешь… — спустя какое-то время сказал Аврелию Муммий, сидя с ним за столом в комнате стражей.

— Если тот, кого ты имеешь в виду, связан с владельцами сгоревших домов и ты поймаешь поджигателя, весь Рим возблагодарит тебя! — заверил его патриций.

И всё-таки пожарный не решался:

— Это слишком нелепое подозрение…

Речь идёт об убийце, Муммий, мы должны остановить его любой ценой! — настаивал сенатор и рассказал историю юной Эбе.

— Бедная девочка, — побормотал пожарный, разволновавшись. Потом осмотрелся и, поколебавшись, шепнул имя на ухо патрицию.

— Боги Олимпа, никогда бы не подумал! — воскликнул Аврелий. — Но описание полностью совпадает… На этот раз пушу в ход всё своё влияние, чтоб добыть тебе доказательства, Муммий!

Когда патриций ушёл, пожарный ещё долго сидел за столом, уставившись в чашу с вином. Он приехал в Рим из провинции, исполненный священного пыла, и поступил на службу с твёрдым намерением защищать закон и своих сограждан от пожаров и преступлений.