Овация сенатору

И если убийство Антония совершил консул, как многие, похоже, думали, разве удалось бы пожилому Метронию прибежать на викус Лаци Фундани так же быстро, как молодому и сильному носильщику Меннону?

Патриций размышлял над всеми этими вопросами. Вымогатели обычно редко потрошат только одну курицу. Валерий был столь же уязвим, как Метроний и Леонций, но, конечно, решился бы на скандал, лишь бы наказать виновного. Кроме того, очевидно, что Антония толкала на шантаж не столько жажда денег, сколько желание власти.

А кого Антонию больше всего хотелось бы подчинить своей нетвёрдой воле, как не Токула, ненавистного сводного брата? И чтобы сделать это, ему не пришлось бы даже прибегать ни к какому заговору, достаточно было создать угрозу жизни его незаконному ребёнку, который должен был вот-вот родиться…

— Аврелий! — услышал вдруг патриций, и взволнованный голос Аппия Остиллия вывел его из размышлений.

Сенатор возвёл глаза к небу: у него не было ни малейшего желания выслушивать упрёки старейшины. Что ещё придумал этот Остиллий? Отправит его на Сардинию разбираться с кражами скота? Или пошлёт взымать государственные долги у какого-нибудь мрачного правителя Каппадокии? Или, что ещё хуже, поручит отзывать разрешения на проезд по городу? В любом случае он не спешил узнать об этом…

— Знаешь новость, коллега? — с усмешкой обратился к нему отец-основатель, сидевший справа. — Остиллию пришлось отозвать свою петицию «О падении нравов» после того, как ты выставил его в неприглядном свете!

Аврелий подавил стон и притворился, будто высматривает кого-то на трибунах, лишь бы не видеть Остиллия, который продолжал махать ему, желая привлечь внимание.

Взгляд патриция задержался на трибуне заложников.

Молодых наследников союзных или покорённых государств, которые находились в Городе в качестве более или менее добровольных гостей, растили римлянами. С тем, чтобы однажды, когда те возглавят свою страну, они оказались добрыми друзьями империи, а сейчас, вынужденно пребывая в Риме, гарантировали бы лояльность своих ненадёжных родителей.

В ярких и необычных одеждах чужеземные гости представляли собой пёструю группу. Среди прочих в ней особенно выделялся великолепием наряда армянский принц, которого Аврелий вроде бы уже где-то встречал…

Заложник, который привлёк его внимание, неожиданно обернулся, и под богатым дамасским головным убором патриций узнал знакомый профиль и острую бородку своего секретаря.

Внезапно толпа словно обезумела: верхом на коне к Капитолию подъехал Валерий.

— Сенат и римский народ приветствует тебя! — произнёс Клавдий Цезарь, вставая, чтобы воздать почести герою.

Марк Валерий Цепион проехал с гордо поднятой головой, с колышущимся на ветру красным плюмажем на шлеме, в сверкающих на солнце серебряных доспехах. А Аврелий вспомнил другие доспехи и другой плюмаж…

Легионеры продолжали шествие при всеобщем ликовании. Валерий снял доспехи и надел тогу, украшенную красной полосой, чтобы принести в жертву богам ягнёнка, затем поднялся на подиум, и когда Клавдий возложил на его голову золотой венок, повернулся к ликующей толпе.

В то же время карлик с горшком на голове и в шутовской одежде и забрался на скамейку, чтобы шепнуть ему на ухо ритуальные слова: «Не забывай, что ты всего лишь смертный!»

Валерий посмотрел на аплодировавших сенаторов, и Публий Аврелий, сидевший в первом ряду, на мгновение встретился с ним взглядом. Он не увидел в нём ни злобы, ни обиды: рана, стало быть, затягивалась…

А карлик с горшком на голове вдруг споткнулся рядом с Аврелием, и он, поспешив помочь ему, внезапно увидел бельма слепого.

«Судьба поистине слишком жестоко обошлась с этим человеком, поразив его двумя такими тяжёлыми бедами», — подумал патриций, поднимая его. И вдруг вздрогнул: котёнок у Мелоса, подмастерья Токула, тоже двигался под столом в ювелирной мастерской так, словно не видел препятствий…

— Эбе жива! — невольно воскликнул он, и постарался унять волнение. Выходит, там, в Трасте — вере, он ошибся. Но если котёнок и в самом деле тот самый, значит, юная темнокожая рабыня тоже находится в доме ювелира.

Токул куда хитрее Антония Феликса, это он вовлёк брата в переплавку золота и скрыл от него, что он-то и есть истинный хранитель сокровища…

Аврелий пробежал взглядом по трибунам в поисках ювелира. Новоиспечённый отец-основатель поздравлял Валерия как равный равного — как патриций древнего происхождения.

— Какие неудобные эти подушки, можно подумать, в них засунули солдатские одеяла! — пожаловался сенатор справа, пытаясь поудобнее умоститься на хрупком почётном стуле без спинки.

— Теперь я понял! — снова воскликнул Аврелий с таким пылом, что невольно привлёк внимание присутствующих.

Конечно, подушка! И одеяло! Если к этому добавить слова, произнесённые Муммием, которые он слушал весьма рассеянно, то можно по-новому взглянуть на совершённое убийство.

«И всё-таки, прежде чем петь победную песнь, следует восстановить события одно за другим», — с волнением подумал сенатор, затыкая уши. Да, всё понятно, оставалось только объяснить пропажу кинжала…