Овечка в волчьей шкуре

Обрывки разговоров, доносящихся из коридора, несколько между делом брошенных фраз… Они и в самом деле считают меня чокнутой. Посттравматическое состояние, амнезия, приступы ярости, во время которых я способна убить, и вновь амнезия, я могу действительно не помнить, что убила. В общем, обычная медицинская чушь с заумными словечками. Одно совершенно ясно: меня запрут в психушке надолго. Это меня не пугает. Сбежать отсюда я сумею, главное, чтобы ТЕ не добрались до меня раньше.

Прошла неделя, таблетки, что мне давали, я совала под язык, а потом выплевывала. Неизвестно, чем они меня травят, окончательно съехать с катушек я не хочу. Во вторник сразу после обеда в палате появился молодой человек. Сначала я решила, что это Андрей, и едва не упала в обморок. Человек вошел, солнечные лучи падали в окно, и в этом трепетном свете он стоял, точно в огненном ореоле, рыцарь из сказки. Рост, фигура, цвет волос. Лица не разглядишь. Я еле сдержалась, чтобы не крикнуть: «Андрюша», но он сделал шаг, и сказка кончилась. Тонкий с горбинкой нос, карие глаза в сочетании со светлыми волосами — это выглядело каким-то не правильным, впрочем, сами по себе волосы не были такими уж светлыми. Приглядевшись, я поняла: скорее всего парень много времени проводил на солнце, и они выгорели. Под белым халатом джинсы и футболка. На вид мужчине было лет тридцать, узкие губы раздвинулись в улыбке, а глаза смотрели настороженно. С минуту он разглядывал меня, а я его, он показался мне искренним, и я решила: он не из ТЕХ.

Вошел мужчина один, и это было странно. Он прикрыл за собой дверь, улыбнулся, сказал:

— Здравствуйте. — А потом представился:

— Рябов Вадим Николаевич. Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете.

— Я ни с кем не разговариваю, — усмехнулась я, а он вроде бы растерялся, видно, не ожидал, что я вот так запросто заговорю. Это показалось забавным, я засмеялась, тихонько, чтобы санитары за дверью не услышали и не вкололи мне чего-нибудь посущественнее, дабы отбить у меня охоту шутки шутить, и, кивнув на постель, сказала:

— Садитесь. — Он сел, с некоторой опаской приглядываясь ко мне. — Надо полагать, вы посланник, — все ещё улыбаясь, сказала я.

— Кто? — встрепенулся он.

— Посланник. Считается, что я сумасшедшая, вот я и стараюсь говорить так, чтобы соответствовать. На самом деле я подразумеваю, что вы, безусловно, посланы мне судьбой. Вы из милиции?

— Да, — помедлив, сказал он, а я как-то механически отметила про себя: «Врет». Рябов Вадим Николаевич был следователем по особо важным делам областной прокуратуры.

— Значит, мое дело особо важное? Хорошо, — кивнула я.

— Что вы имеете в виду? — Он все ещё приглядывался, наверное, решал: чокнулась ли я окончательно, или ещё есть надежда. Беда в том, что я этого тоже не знала.

— Я имею в виду, если дело важное, может, в нем кто-нибудь разберется?

— Именно это я и пытаюсь сделать, — обрадовался он. — Вы мне поможете?

— С удовольствием. Хотя в данном случае «поможете» на редкость неудачное слово. К тому же не знаю, чем могу помочь. Я-то надеялась, это вы мне поможете.

— Вы Шульгина Анна Ивановна?

— В течение года; я называла себя этим именем, — хмыкнула я.

— То есть вы не уверены, что это ваше имя?

— Я ни в чем не уверена. Особенно после того, как узнала, что умерла в возрасте восьми лет. Для покойницы со стажем я неплохо сохранилась. Как вы считаете?

— Я рад, что чувство юмора вас не покинуло. — Он улыбнулся, беспокойство в его глазах исчезло, осталось только внимание. — И все же я бы хотел поговорить подробнее…

— О моем имени?

— Да.

— Это сложно. Полгода я называла себя Анной и была твердо уверена, что Анна Ивановна Шульгина — это я. А мужчина и женщина, проживающие в Екатеринбурге по известному вам адресу, мои отец и мать.

— Теперь вы думаете иначе?

— У них были дети?

— Дочь.

— Та, что умерла от лейкемии?

— Да.

— Так что же я должна думать?

— Анна Ивановна, расскажите мне, пожалуйста, вашу историю, — очень спокойно попросил он.

— А вы поверите? — Мой вопрос как будто застал его врасплох, с каждой минутой он нравился мне все больше и больше. Я была почти уверена: он тот самый человек, что так необходим мне.

— Я вам уже верю, — ответил он, глядя мне в глаза, и в тот миг говорил правду, а я, в свою очередь спросила:

— Почему?

Какое-то время мы молчали, чьи-то шаги раздались из коридора, нарушая тишину, Вадим Николаевич вздохнул и наконец сказал:

— Тут вот что… Осипенко Иван Иванович в семнадцать лет был осужден на два года лишения свободы. Потом судимость с него сняли…

— И что? — Сердце вдруг забилось в ожидании чего-то очень для меня важного.

— Отпечатки пальцев обнаруженного в квартире мужчины и опознанного соседями как Осипенко Иван Иванович не соответствуют отпечаткам пальцев тридцатилетней давности.

— А женщина?

— Вы имеете в виду вашу мать?

— Она не была моей матерью. По-моему, у меня вовсе не было матери, то есть я лишилась её очень рано. С ней ничего не связано…

— Выходит, вы что-то помните?