Овечка в волчьей шкуре

— Нет. Просто иногда я знаю. У меня не было матери, а мой отец убит. Я это точно знаю. Мне кажется, я все вспомню, если увижу лицо того парня…

— Какого парня? — Он опять забеспокоился, и было отчего: изъясняюсь я как сумасшедшая. Это никуда не годится. Я вздохнула.

— У меня был паспорт, я его видела. Где-то когда-то его получили для меня. Вам удалось что-нибудь узнать?

— Конечно. — Он усмехнулся, почувствовав себя увереннее, потому что я вновь заговорила о вещах, ему понятных. — Паспорт получен взамен утерянного на основании свидетельства о рождении, родилась в Екатеринбурге, родители Осипенко… и так далее. Год назад вы вступили в брак с гражданином Шульгиным Андреем Ильичом, об этом есть соответствующая запись в отделе регистрации браков.

— Здесь, в Екатеринбурге?

— Нет. Вы расписались с вашим мужем в маленьком районном городке в Белоруссии.

— Почему в Белоруссии?

— Странный вопрос, — пожал он плечами. — Вы что, никогда не видели свое свидетельство о браке?

— Нет. Оно исчезло вместе с другими документами во время переезда, а новое Андрей выправить не успел…

— А свое свидетельство о рождении вы видели?

— Нет. Паспорт выправлял Андрей, я плохо себя чувствовала после аварии.

— Занятно, правда?

— Еще как, — усмехнулась я. — Особенно после того, как меня несколько раз пытались убить. Я расскажу вам все, что знаю. Очень может быть, что я действительно спятила и не догадываюсь об этом, но в одном вы можете быть уверены: я говорю правду. Так как помню её и знаю. Несоответствие её с вашими сведениями не моя вина, и объяснить его я не могу. Ну что, будете слушать?

— За этим я и пришел, — вздохнул он.

* * *

Второй раз мы увиделись через несколько дней. Врач, удивленный нашим долгим разговором (почти уверена — он подслушивал), пытался со мной побеседовать, но успехом эта попытка не увенчалась. Записав меня в сложные пациенты, он скорее всего махнул на меня рукой… хотя, может и нет, и все, что происходило тогда, было тщательно спланированной операцией. Главное, что меня оставили в покое. Никаких уколов, никаких таблеток. Зато дали чаю с лимоном.

Ночью я изнывала от бессонницы, таращилась в потолок, на котором лежала тень от оконной рамы, и пыталась понять или вспомнить… То, что я, умерев в восемь лет, неожиданно воскресла, очень меня интересовало. Что произошло с настоящими супругами Осипенко и кто их заменил? Дублеры исправно играли моих родителей, а когда я поняла, кто передо мной, их убрали: ведь ниточка потянется от них к другим людям. Это всегда опасно, оттого от них торопливо избавились, а также ото всех бумаг. Моя предполагаемая мать, поговорив со мной по телефону, кому-то позвонила, и этот кто-то не замедлил явиться (и не один, там, в подвале, было трое). «Родители» пытались задержать меня в доме, ожидая подмоги, не предполагая, что в любом случае, сбегу я или им удастся сдать меня с рук на руки, их самих ожидает смерть. Это соображение особых эмоций не вызвало, в глубине души я вроде бы даже согласилась, что ТЕ правы, раз смерть двух пожилых людей диктовалась соображениями чьей-то безопасности.

Закрывая дверь своим телом, женщина сказала что-то о моем безумии, я убиваю, а потом забываю об этом (от такой мысли я поежилась, хотя и знала: я никого не убивала). Она хотела, чтобы я поверила в свою болезнь, обещала помочь… любопытно. Я убиваю и ничего не помню… выходит, ТЕМ известно о колоссальном провале в моей памяти? Конечно, известно, а почему нет? Но если я ничего не помню (а я действительно не помню) и они об этом знают, зачем им за мной охотиться? Какой в этом прок, ведь я не опасна?

Вряд ли я смогу ответить на этот вопрос, как не могу ответить на многие вопросы. В комнату медленно вползал рассвет, а я уснула и вновь увидела сон. Я сижу (кресло, стул, сзади окно) и жду своего убийцу. В руках пистолет с двумя патронами. Я могу убить его, человека с лицом, точно в тумане, но он не один, и тогда они схватят меня, а мне нельзя… Вот это «нельзя» заставило меня поднять пистолет… Я испуганно вздрагиваю и просыпаюсь. Еще очень рано, в коридорах тишина, я уговариваю себя, что это только ночной кошмар, и вновь засыпаю. Теперь я вижу дом, просторный холл, лестница на второй этаж, Я бегу по ней вверх, сцепив зубы, чтобы не заорать от ужаса, потому что знаю, что увижу там, наверху. Он лежит возле кресла, лицом вниз, я делаю последний шаг, вцепившись в его плечо, переворачиваю… Сердце замирает, вот сейчас я увижу лицо моего отца и все вспомню. Но лица нет, я отступаю, кричу и просыпаюсь.

В комнате светит солнце, а я трясу головой и пытаюсь избавиться от наваждения, сердце так стучит, что на мгновение я усомнилась: выдержу ли, а ну как разорвется? И вдруг понимаю: страх не исчез вместе с остатками сна, он здесь со мной, потому что ТЕ рядом. Я надеялась, у меня ещё есть время, оказалось: ошиблась.

Когда через несколько дней Рябов вошел в палату, первое, что я сказала: