Овечка в волчьей шкуре

То, что мужчина, которого я полгода считала своим мужем, теперь называет меня не иначе как тварью, наводило меня на невеселые мысли. Я стала наблюдать за ним, очень осторожно, чтобы он не заметил, что я пришла в себя. Конечно, это Андрей, если у того не было брата-близнеца, разумеется. И все-таки человек, который в двух метрах от меня пил мартини, совершенно не походил на моего мужа, по крайней мере я никогда не видела у Андрея такого выражения лица, а главное — глаз. Глаза, которые пристально следили за мной, были глазами зверя, и я сразу поняла: из всех, кто находился сейчас в комнате, он мой самый опасный враг.

Комната была без окон (должно быть, помня мою страсть покидать помещение через окно, Андрей, то есть Стас, её и выбрал), почти пуста, не считая нескольких кресел, небольшого дивана и металлического стула, к которому я была привязана в настоящий момент, щиколотки к ножкам стула, руки скованы за его спинкой. Что находится сзади, я видеть не могла, но там точно был один из парней, я слышала, как он ходит, что-то переставляет.

В поле моего зрения появился столик на колесах, краем глаза я увидела шприцы, ампулы на марлевой салфетке.

— Все готово, — сказал мужской голос, в памяти что-то вспыхнуло мгновенным узнаванием, это уже было когда-то: яркий свет, этот столик, настойчивый голос… Стас отставил стакан в сторону, резко поднялся и шагнул ко мне.

— Открой глаза, — сказал он.

Я открыла и подняла голову, его лицо было совсем рядом, и сомнения окончательно меня покинули: человек напротив мой муж, Андрей Шульгин.

— Так-то лучше, — сказал он.

— Кто ты? — спросила я, язык был слишком большим и едва помещался во рту, слова давались мне с трудом.

— Я? — Он усмехнулся. — Какая разница. Главное, чтобы ты поняла: забудь о своих фокусах и подумай о том, как спасти свою шкуру.

— Звучит многообещающе. Ты мой муж? — Он засмеялся:

— По-твоему, я спятил? Нет, слава богу, я тебе чужой дядя. Но если ты хочешь узнать, жил ли я рядом с тобой эти полгода — то да, было дело…

— Я не верю, — покачала я головой.

— В каком смысле? А-а… кажется, понял. Да, любить тебя было нелегко, это все равно что ложиться с гремучей змеей, но я справился. Ставки, знаешь ли, высоки.

— Расскажи мне о ставках, — попросила я, а он разозлился:

— Кончай валять дурака. Я уже все объяснил: тебе ничего не светит. Либо ты расскажешь, где они, либо сдохнешь, причем подыхать будешь долго и очень мучительно, об этом я позабочусь.

— Если ты в самом деле жил со мной, то должен знать: я ничего не помню после этого выстрела в голову.

Он неожиданно засмеялся, Эдик, поднявшись с кресла, шагнул ко мне.

— Что я говорил? — повернулся к нему Стас. — Она все помнит.

— Я ничего не помню, — устало повторила я.

— Серьезно? А откуда ты знаешь про этот выстрел? Ты вроде бы попала в аварию?

— Я ходила к врачу, ты же знаешь. Он смотрел мой снимок и сказал, что ни о какой аварии не может быть и речи, это пулевое ранение.

— Точно, деточка. Только с какой стати я должен тебе верить? Врач, который штопал тебе дыру в башке, говорил, что скорее всего ты не сможешь двигаться, до конца дней своих останешься парализованной, и все такое, а ты очень резво заскакала. Может, ты просто дурака валяешь? Ты зачем-то пошла в больницу, без конца меня выспрашивала, это ведь неспроста.

— Я пыталась что-нибудь вспомнить…

— Мы тебе поможем, не волнуйся.

— Пошел к черту, — сказала я, а он меня ударил. Ударил не особенно сильно, но я почувствовала страшную боль, потому что знала наверняка: единственный человек, который был мне дорог, действительно мой враг.

— Еще раз ударишь, — вздохнула я, — не скажу ни слова. — Он замахнулся, но Эдик перехватил его руку.

— Успокойся, черт тебя возьми. Мы не для этого ждали год…

— Год, — передразнил Стас. — Тебе легко говорить, а у меня он шел за десять, мне молоко надо было давать за вредность.

— Говорить при нем не буду, — заявила я, — пусть проваливает.

— Говорить ты будешь, — хмыкнул Стас, устраиваясь в своем кресле. — Нет такого человека, который в определенных условиях не заговорил бы. Тебе уже сделали предложение: ты говоришь, где они, и возможно… Возможно, у тебя будет шанс остаться в живых. Хорошо тебя зная, уверен: ты этим шансом сумеешь воспользоваться.

Я повернулась к Эдику:

— Что бы ни болтал этот придурок, реальность выглядит так: я абсолютно ничего не знаю ни о себе, ни о своей прежней жизни. Все, что я знаю о событиях полугодичной давности, я знаю от него. Если вы хотите, чтобы я отвечала на ваши вопросы, вам придется кое-что мне объяснить.

Они переглянулись.

— Объясни ей, — с издевкой сказал Стас и противно засмеялся.

— Хорошо. — Эдик был очень спокоен и наверняка гордился своей выдержкой. — Что ты хочешь узнать?

— Все, — ответила я. — Кто я, что делала раньше, кто вы и что вам от меня надо.