Овечка в волчьей шкуре

Я немного посидела истуканом, пялясь в одну точку, потом перевела взгляд на лицо Вадима. Он выглядел совершенно несчастным. Это показалось мне забавным. То, что мой ребенок умер, так и не родившись, к сожалению, меня не особенно удивляло, а скорбь Вадим слегка переигрывал. К тому же иметь дело с беременной бабой — дело хлопотное, особенно для госслужбы. В конце концов, не каждый способен проводить допрос с пристрастием в такой ситуации.

— Может, мне оставить тебя на некоторое время? — осторожно спросил Вадим.

— Да, пожалуй, — согласилась я.

Когда он вновь появился в комнате, о моем несостоявшемся материнстве мы больше не говорили.

— У нас есть досье на твоего отца, вдруг что-нибудь натолкнет тебя…

— А мое досье у вас есть?

— Да, — помедлив, сказал Вадим. — Хочешь взглянуть?

— Хочу.

— Хорошо. Завтра оно будет у тебя.

— Почему завтра?

— Потому что сегодня ты должна отдыхать. И никаких вопросов.

— Один вопрос все-таки есть.

— Одним вопросом дело не кончится, уж я-то знаю. Имей терпение. А пока отдыхай. Через полчаса принесут завтрак.

— Значит, сейчас утро? — улыбнулась я.

— Боюсь впасть в сентиментальность, не то бы обязательно ответил: утро новой жизни.

Конечно, я не верила его словам, ни тогда в Екатеринбурге, ни тем более сейчас. Но, во-первых, другого выхода как поверить (или сделать вид, что верю) просто не было, во-вторых и в главных, я хотела кое-что узнать, а узнать это кое-что я могла только с помощью Вадима, то есть службы, которую он представлял. Поэтому я покорно легла в постель, съела принесенный медсестрой завтрак, а потом попыталась составить подобие плана.

Когда Вадим появился вновь, я сидела в кресле возле окна и с едва заметной улыбкой на губах смотрела на розы. В моих глазах была тихая грусть. Должно быть, поэтому Вадим замер у порога, с умилением взирая на эту картину, наверное, он надеялся, что я замечу умиление, как я надеялась, что он заметит тихую грусть. Я могла держать паузу до бесконечности, первым проявил себя Вадим, он кашлянул, а когда я повернула голову, улыбнулся.

— Привет.

— Привет, — ответила я и нахмурилась.

— Плохое настроение? — забеспокоился он.

— Отличное. Я не вижу охраны.

— Один охранник постоянно в доме. Тебе не стоит беспокоиться о своей безопасности, этот дом невозможно связать с нами, и твои враги на него никогда не выйдут. — Это показалось мне занятным, я посмотрела в лицо Вадиму и усмехнулась. Могу поклясться, он смутился. — Ты имела в виду что-то другое? — нерешительно добавил он.

— Точно, — засмеялась я. — Я присматриваюсь, как можно смыться отсюда.

— Смыться? — Он вроде бы удивился, а потом нахмурился:

— А куда?

— Что, плохи мои дела? — Я продолжала улыбаться, наблюдая за ним.

— Честно? Хуже не бывает. Насколько мне известно, бывшие соратники зачислили тебя в черный список под номером один.

— А за что они так осерчали, тебе известно?

— В общих чертах. Ты для них предатель, достойный самой страшной кары. Не зря они настойчиво разыскивали тебя целый год.

— У меня вопрос: я имею отношение к гибели своего отца?

Он внимательно смотрел на меня, потом вздохнул:

— Ты в самом деле ничего не помнишь?

— В самом деле, — пожала я плечами. — Ваша контора напрасно тратит на меня время.

— Пока я отвечаю за операцию, ты можешь ни о чем не беспокоиться. — Это прозвучало довольно странно и смахивало на признание в любви, я внимательно смотрела в его лицо, и он ответил мне открытым и твердым взглядом.

* * *

На следующий день меня осмотрел врач, при этом он так оптимистично улыбался, что очень хотелось заехать ему в челюсть. Волосы мне остригли, возле уха я нащупала шрам и долго разглядывала в зеркало свое лицо, думая о том, что Вадим прав, и даже не потому прав, что, выйдя за стены этого дома, я сразу становлюсь мишенью, а потому, что мне попросту нет места в этом мире. Звучит несколько патетически, но наедине с собой это небольшой грех. Анну Шульгину с террористами ничто не связывает, более того, я считаю их психами и уродами, беда в том, что я сама год назад была психопаткой и уродом и для нормальных людей таковой и останусь. Но если я, сделав вид, что поверила Вадиму, помогу ему, то предам единственного человека, который был мне дорог: своего отца. Я не могу это сделать, просто не могу, так же, впрочем, как и продолжить его дело, я не верю в него, да и нет никакого дела, есть шайка моральных уродов… Бежать-то мне и в самом деле некуда…

Скорее по привычке, нежели по необходимости, я осмотрела дом. Он был небольшой, пять комнат, кухня, подвал всегда заперт. Чего-то там было интересное. Рота спецназа, в любую минуту готовая отразить удар? Забавно. Дом стоял на берегу реки, на холме, окруженный крепким забором и без видимых признаков жилья по соседству. Наверняка какая-нибудь бывшая обкомовская дача. Об этом я и спросила Вадима, когда мы вечером пили чай на веранде.

— Если честно, — усмехнулся он, — я и сам не знаю, но мы иногда используем его. Чудесное место. Хочешь искупаться? Здесь есть лодка, можно устроить прогулку по реке.