Overlord. Том 2. Тёмный воин

— Хм, интересно. В «Иггдрасиле» не было такого волшебного оружия. Век живи — век учись, как говорится… — спокойно проговорил воин, у которого в каждой глазнице торчало по стилету.

Клементина вдруг осознала: то, что при прошлом ударе на клинке не осталось крови, — не случайность.

— Нет… Это невозможно. Почему ты ещё не сдох?!

Его что-то защищает от колющих ударов? Но Клементина никогда не слышала о боевом приёме, который даровал бы владельцу подобную неуязвимость… Да и как он в таком случае заблокировал магию, применённую ей, чтобы его добить? Ответа на это не знала даже Клементина, побывавшая в стольких сражениях.

Её схватили и притянули ближе. Момон и Клементина оказались прижаты друг к другу, и жетоны авантюристов весело зазвенели о кирасу.

— Хочешь узнать правильный ответ?

Воронёные доспехи растворились в воздухе, открывая миру ужасающий лик Момона. Голый череп, лишённый плоти и кожи. Из пустых глазниц торчали стилеты, увязшие в кости, однако скелет не демонстрировал никаких признаков боли.

Эта внешность была Клементине знакома.

— Нежить… Старший лич?!

Момон наклонил голову:

— Да уж, с тобой было бы любопытно поболтать… Но ладно. Скажу только, что ты недалека от истины. А теперь… — По логике, лицо, лишённое кожи и плоти, не должно было выражать никаких эмоций, но Клементине казалось, что лич широко ухмыляется. — Кстати, как тебе? Каково сражаться мечом с заклинателем? Каково, когда «хрясь, и всё» не получается?

— А ну, заткнись!

Клементина сопротивлялась изо всех сил, но её тело словно обвили прочные цепи, а не костяные руки. Вырваться не получалось.

Бесспорно, старший лич — могущественная нежить, создание, очень способное во всякой магии. Но всё же их физические параметры совсем не впечатляли, поэтому один на один у Клементины должно быть неоспоримое преимущество.

Однако…

— По-почему?!.

Однако вырваться не получалось…

Клементина вдруг осознала, что его тяжёлые удары — вовсе не эффект зачарованных доспехов, и внутри похолодело. А воображение безжалостно нарисовало в голове картинку: запутавшуюся в паучьей сети и беспомощно трепыхающуюся бабочку.

— Поэтому я и сказал, что дам тебе фору. Ты слишком слабая соперница, чтобы пускать против тебя в ход магию.

— Ах ты!..

— Что ж, теперь, когда у нас не осталось друг от друга секретов, можем начинать… Только вот это я уберу, мешает.

Раздался костяной скрежет — старший лич вытащил торчащий из левой глазницы стилет и отбросил в сторону. Пока он занимался вторым, Клементина отчаянно вырывалась, но, по-видимому, в одной его руке силы было больше, чем во всём её теле. Она даже пошевелиться не могла. Когда с обоими стилетами было покончено, огоньки в пустых глазницах вновь обратились к Клементине, которая хрипло дышала, пытаясь выбраться из объятий Айнза.

— Что ж, начинаем.

«Начинаем что?» — успела подумать Клементина, и тут и без того мизерное расстояние между ней и старшим личем сократилось. Что-то натужно заскрипело. Осознание, что именно пытается сделать Айнз, пронзило её холодом.

— Ты!.. Ты же не!.. Ты-ы!..

Этот скрип был ничем иным, как звуком гнущихся доспехов. Он намеревался раздавить её.

Старшего лича и самого должно было помять в процессе о её доспехи, но, видимо, он каким-то образом изменил своё тело, чтобы сделать его крепче. Теперь он стоял неколебимо, словно толстая крепостная стена.

— Будь ты ещё слабее… — Старший лич достал откуда-то кинжал с чёрным лезвием и рукояткой, инкрустированной четырьмя драгоценными камнями, — я бы окончил твою жизнь вот этим, мне приходил в голову и такой вариант. Но, думаю, невелика разница, умрёшь ты, проткнутая мечом, переломленная пополам или раздавленная насмерть, правда? Исход-то один — смерть.

Клементина содрогнулась всем телом.

Пока он равнодушно комментировал происходящее, его рука прижимала её всё сильнее. Давление на грудь становилось невыносимым. Не выдержав, с брони начали отлетать держащиеся на заклёпках жетоны. Один за другим они, её трофеи с убитых авантюристов, сыпались на кладбищенскую землю, словно наконец обретая посмертный покой.

Первыми упала кучка серебряных — те, что она заполучила последними. Она чувствовала, как удушье сковывает её тело первобытным страхом. Она ненавидела костлявую руку, которая легла ей поперёк спины. Она корила себя за то, что выбрала лёгкий доспех, принеся защиту в жертву повышенной ловкости и возможности увешать себя трофейными жетонами.

Уже зная, что против старшего лича мечи бесполезны, Клементина, обезумев от ужаса, принялась месить его лицо голыми кулаками с такой силой, что причиняла боль самой себе. Но она была не в том положении, чтобы чувствовать эту боль. В отчаянии она выхватила моргенштерн и принялась колотить им, но размахнуться было негде, и всё закончилось тем, что она поранилась сама.

Несложно представить, какая судьба ей уготована. То, как жгло от удушья в груди, то, как росло давление в животе и как ломалась в объятиях лича её броня, было красноречивее всяких слов.