Овернский клирик

Спускаться вниз по узким деревянным ступенькам со связанными руками и ничего не видя – не самое веселое занятие. Все-таки я умудрился не упасть и вскоре сумел нащупать ногой твердую поверхность пола.

– Шагай, шагай! Два шага вперед!

Я повиновался.

– Стой! Не дергайся, а то белы ручки порежешь!

Веревки на запястьях ослабли. Чья-то рука сдернула повязку с глаз.

– Ишь, моргает! Что, по-о-оп, хороши хоромы? Вначале я увидел кучу соломы – старой, прелой. Каменный пол, стены, покрытые цемянкой, маленькое зарешеченное окошко, люк в потолке… Подвал – или просто погреб, какие бывают в богатых крестьянских домах. Правда, цепи, ввинченные в стену, свидетельствовали, что сей подвал использовался несколько иначе.

– Гостиница для попов и дворян! Сколько тут вашего брата перебывало!

Бородатые рожи весело скалились. Кажется, мы уже знакомы. Я оглянулся, но самого Роберто де Гарая, благородного защитника вдов и сирот, не обнаружил. Зато тут были трое крепких заросших детин в невообразимо грязных куртках, от которых несло луком и перегаром. Народные герои!

– Эй, Выбейглаз! Тащи свою задницу! Его милость заждались!

Призыв был услышан. В люк протиснулась чья-то громоздкая фигура.

– Живо! А то возимся тут…

Выбейглаз – огромный бородатый мужик с черной повязкой на лице – волок с собой нечто дымящееся, исходящее чадом. Жаровня…

Тут же появился молоток, меня толкнули к стене.

– Примерь-ка браслеты, по-о-оп! В самую пору буду-ут!

Горячее железо обожгло. К счастью, Выбейглаз подзабыл кузнечную науку, и «браслеты» жали не особо сильно. Однако сковали меня на совесть – руки, ноги, вдобавок тяжелая цепь, тянущаяся к стене.

– Ну, бывай, поп! Может, какие просьбы имеются?

Вопрос сопровождался хохотом, но я предпочел воспринять его серьезно:

– Книгу дайте!

– Чего-о?! – бородачи возмущенно переглянулись. Наконец один пожал плечами:

– Хрен с ним! Потом вместе с ним и закопаем! Эй! Книгу его милости!

Наверху протопали тяжелые башмаки, и в люк упал многострадальный «Светильник».

– Грамотный! Тот поп, что перед тобой был, все исповедаться хотел! Знаешь такого? Умберто его звали.

Бородачи деловито проверили цепи и начали подниматься наверх. Затем лестницу убрали, хлопнула крышка. Я остался один, если не считать, конечно, творения отца Гонория…

Того, кто обживал подвал до меня, звали Умберто. Вот, значит, как закончил свои дни посланец Его Высокопреосвященства!

На полу я нашел глиняный кувшин с водой и оловянную миску – пустую. Впрочем, ни есть, ни пить не хотелось. Меня интересовали лишь два обстоятельства – через сколько дней меня собираются закопать и насколько эти друзья народа бдительны.

2

Ночь пришла быстро. Меня никто не беспокоил, и я успел, как и надлежит узнику, обстоятельно обследовать свою тюрьму. Правда, я мог двигаться лишь в пределах двух шагов, насколько позволяли цепи. Но этого хватило. Итак, подвал – самый обыкновенный, зато прочный и весьма сырой. Цепи успели покрыться обильной ржавчиной, цемянка на стенах начала отставать, обнажая грубый камень. Окошко оказалось очень узким, да и находилось слишком высоко. Камень, железо, цемянка… Только люк в потолке был деревянным, но дотянуться до него не представлялось возможным.

Да и зачем? Наверху то и дело бухали ножищи – стража на месте.

Мною не интересовались, но, присмотревшись, я сумел заметить большую щель в люке как раз над моей головой. Итак, за мной можно наблюдать. Другое дело, насколько их интересует моя персона…

Когда за окошком уже начало темнеть, люк отъехал в сторону, и в проеме показалась бородатая рожа, вопросившая, не требуется ли его милости свечка, дабы почитать перед сном. Перегар, заполнивший подвал, засвидетельствовал, что охрана отдала дань «соку вина священному». Конечно, они не падали с ног, но и это хорошо. Ночью в подвале темно, а пьяный глаз не особо внимателен.