Овертайм

Именно в эти дни я сдружился с Ларри Робинсом. Ларри — замечательный человек и отличный хоккеист. Мы много времени проводили вместе, тренировались и с командой, и вдвоем. Через две недели я начал играть и в третьей игре получил довольно серьезную травму: подключился в атаку, хотел проскочить между бортом и защитником, а в это время открылась дверца на скамейке соперника и я на всей скорости врезался в нее. Ощущение — как будто влетел в стену. Я выпал из игры еще на три недели. Но я считаю, что мне повезло — могло быть гораздо хуже. «Дэвилс» начали неплохо играть, система, которую для нас выбрали тренеры, оказалась подходящей команде. Защитников в ней, правда, собралось много, но пара ребят были травмированы, хотя потихоньку и они набирали форму. Я успел сыграть за «Нью-Джерси» еще одну игру, но понимал, что кто-то из нас должен уйти: девять защитников — это многовато. И тут как раз ввели новые правила, по которым в команде могут быть только 24 игрока, остальные должны находиться или в резерве, если у них серьезная травма, или играть в майнер-лиге. Значит, уже все обстоятельства складывались так, что какого-то защитника точно должны отдать. Этим лишним защитником оказался я.

После одной из тренировок подходит в раздевалке ко мне старший тренер Жак Лемэр: «Слава, тебя генеральный менеджер ждет в офисе». Я поднимаюсь в офис, и там Лу мне объявляет, что только что состоялся трейд, меня поменяли в «Детройт Ред Уингз». Ламарелло поблагодарил меня за все годы, что я провел в «Дэвилс», и хотя это обычные слова, говорящиеся по традиции, мне было приятно. Лу мне еще сказал, что они не хотели менять меня в слабую команду, понимая, как мне хочется выиграть Кубок Стэнли. Он считает, что «Детройт» станет одним из претендентов на победу в Кубке, причем в этом году. (Если бы Лу еще знал, что «Нью-Джерси» и «Детройт» будут играть в финале!) Я спросил, когда я должен отправляться в Детройт, удивляясь, что никаких сентиментальных чувств у меня не возникло. Лу ответил: «Езжай домой, тебе позвонят из Детройта через 40 минут».

Меня поменяли за третий раунд драфтпика. Рядовая ситуация для Лиги. Я вернулся в раздевалку, ребята, конечно, уже догадывались о каком-то изменении в моей судьбе, потому что, когда вызывают к генеральному менеджеру, всегда что-то важное происходит. Я поднял руку: «Парни, я поехал в Детройт». И тут на меня нахлынули эмоции, которые в кабинете Ламарелло полностью отсутствовали. Ведь со многими из сидящих в раздевалке я долго играл рядом, мы стали хорошими друзьями. Начались объятия, рукопожатия, прощания, пожелания — все это было невероятно трогательно.

Кто из нас мог тогда знать, что, уезжая в Детройт, я через два-три месяца буду играть против них в финале Кубка Стэнли. И впереди у нас рукопожатия, которые произойдут, когда «Детройт» проиграет «Нью-Джерси» финальную серию. И они будут совершенно пронзительными. Ребята плакали от счастья, что выиграли Кубок, но почти каждый из них, обняв меня, сказал: «Жалко, что ты не с нами!» Меня каждый служащий на «Бренден Берн Арене» в Нью-Джерси знал, как родного. С одной стороны, у них фантастическая радость, с другой — нескрываемая жалость ко мне.

Серию мы закончили в Нью-Джерси, проиграв 4:0. Выхожу из раздевалки — жена стоит, полные глаза слез. С Ладой приехал на стадион Гарри Каспаров, но не выдержал, ушел после второго периода. Подошел я к Ладе, мы обнялись, я говорю: «Ну что же сделаешь, в жизни всякое бывает, значит, через это тоже надо пройти». Все вокруг жалеют меня, а я объясняю, что сам ни о чем не грущу, потому что считаю: надежды на Кубок Стэнли у меня еще не потеряны. Я еще поиграю. Дело в том, что за три месяца в «Детройте» я снова почувствовал себя настоящим игроком — то есть мне разрешили делать то, что я хорошо умел делать всю свою хоккейную жизнь, а не действовать по каким-то специфическим схемам.

Я сказал Ладе: «Для меня сегодняшний день стоит многого». Это была не бравада, можно получить Кубок в составе «Нью-Джерси», но играть там седьмым защитником и выходить на лед через матч, другое дело — знать, что ты опять полнокровный игрок, что опять можешь импровизировать, играть в тот хоккей, которому тебя учили, который приносил тебе радость и которым восхищались болельщики. Это не громкие слова — действительно, когда наша «пятерка» сборной Союза заводилась, болельщики «сходили с ума» и не только у нас в стране, но и во всем мире.

Я проигрывал и финал на Олимпийских играх, и решающие матчи чемпионата мира, но те поражения случались далеко от семьи, переживались в коллективе, и оказалось, это не так тяжело, когда вокруг друзья, а рядом жена. Чувство горечи совсем иное, чем когда, предположим, проигрываешь в Австрии, потом слушаешь, что тебе скажут тренеры и руководство на собрании, и только потом отправляешься домой, в Москву.

Да, шанс настолько выпал близко к тому, что моя команда получит Кубок Стэнли, что ближе, казалось, уже не будет. И что бы ты ни говорил, ты знаешь, что с каждым годом шансов на эту победу все меньше и меньше…