Овидий в изгнании

Волны Сайрокрылов с неистовым упорством лезли на Столовый Холм. Эдгар отбивался как мог. «У меня в библиотеке остались наметки торжественной речи, – с огорчением сказал он подоспевшему сантехнику. – О нашей сегодняшней победе. Я рассчитывал сам сказать, да, видно, не судьба. Воспользуйтесь тогда, там есть удачные находки. Найдете в третьем томе Боссюэ, между страницами». Сантехник не успел произнести бессмысленного ободрения, как защита холма была прорвана и Эдгар кинулся крепить ряды. Сайрокрылы с воплями свирепого восторга гарцевали на восточном склоне, размахивая рдяно тлеющими удочками на мордах. «Вторая глава, – застонал сантехник. – Мы же ее так и не произвели». «Лист бумаги есть?» – спросил Генподрядчик. «Что?» «Бумаги, говорю, дай». Тот нашел в кармане трамвайный билет. «Иди помоги Эдгару», – распорядился Генподрядчик и вскочил на стол. «Держись, Эдгар! – заревел сантехник, бросаясь к восточным склонам. – О Элберет Гилтониэль! В очередь, сукины дети!» Сайрокрылы облепили его со всех сторон, в их пряной толще он ворочался, как медведь, пластая их на стороны. Генподрядчик, замерев на мгновенье, с высоты стола оглядел разом все битвенное поле – и опустевшие низины, где полегли лучники и где не видно было Ясновида, и бурное кипенье обоза, где засадный полк, переданный им в опытное распоряженье Репарата, сшибся с остервенелым врагом, которому некуда было отступать, и пространные равнины, где по местам оживлялись и затихали стычки той теперь уже, без сомнения, великой и час от часу все более легендарной битвы, которой суждено войти в вышеупомянутые анналы и в национальное историческое сознание под именем Великого Рыбного Дня, – и, оглядев все это, он успокоенно вздохнул и прикрыл глаза, словно вокруг него не бурлили прорвавшиеся враги и у него не оставалось еще великого множества случаев отойти в прошлое с этим приснопамятным днем. Но вопли битвы, слившиеся в один, снова ударили в его слух. Медлить было нельзя. Он нацарапал на трамвайном билете несколько слов (какие именно – он не рассказывал впоследствии никогда и никому), сунул листок в приемное окошко, ударил ногой по хищной морде Сайрокрыла, прорвавшегося первым, и запустил Стол на полную мощность. Внутренность его загудела и заухала, дико закричали Сайрокрылы, заливая вершину холма, а из Стола уже тянулся длинной лентой готовый текст, – Генподрядчик нетерпеливо выдрал его и пробежал горящим взглядом. Сайрокрылы, цепляясь жвалами, карабкались на Стол, смыкаясь кругом Генподрядчика; от их горящих удочек Стол начинал тонко дымиться. «Это она!» – прокричал Генподрядчик крутящемуся в рукопашной сантехнику, победно маша длинным листом. Из Стола ударил язык пламени, от которого шарахнулись опаленные Сайрокрылы; в мгновение весь он охвачен был огнем; темные фигуры разлетались от него, с бенгальским огнем на хвостах и разнородными воплями; сантехник обернулся: тяжелый взрыв дарования, вложенного щедрыми богами, разнес стол в клочья, и над клубящимся хаосом огня, композиционных приемов, бронзовых накладок и полированного дерева взлетел выброшенный ударом Генподрядчик, описал диковинно прекрасную кривую, пал к ногам сантехника и, показав ему догорающий клочок бумаги со словами: «Это была она», погрузился в добросовестное беспамятство.

* * *

Когда он из него вышел, то увидел себя на чистой постели и готов был уже подумать, что находится, слава Богу, у себя дома, но, услышав за дверью песнь о великой победе, свершившейся с его участием, понял, что ошибался, поскольку у него дома такие песни не пелись. Дверь отворилась, и вошел сначала сантехник, в черном бархате, и на лице его уж точно не было иной печати, кроме печати беззаботной оживленности, а за ним вбежал единорог, скакнувший сразу с ногами в постель, чтобы взбодрить ослабшего друга, а за ними с улыбкой вошла владычица и, став у дверного столба, глядела на встречу боевых товарищей. «Мы одолели!» – кричал единорог. «И в страхе бежали проклятые Сайрокрылы, – сказал сантехник, и на лице его Генподрядчик увидел вернувшееся удовольствие от своих шуток. – Так что поднимайся, ужинать пойдем».