Овсянки (сборник)

туда я и вез овсянок — в пустом вагоне. когда сошел — была уже ночь. накрапывало. темными тротуарами я дошел до подъезда. разулся — включил в комнате свет. овсянки дулись. не дуйтесь. — сказал я птицам. овсянки от меня отвернулись. я налил им воды в поилку. насыпал зерен. разделся и лег.

*

всю ночь я смотрел длинный фильм — с названием ‘узюк’. ударение на втором слоге. он меня радовал — потом тревожил. но проснуться не было сил. в фильме будто бы я в составе большой и веселой группы ‘лучших художников костромского края’ поехал в португалию на фестиваль. ехали мы туда в приятном автобусе — кажется в ‘неоплане’. ехали с остановками в разных городах — разворачивали арт-площадки и показывали каждый свое искусство. нас кормили, поили, встречали музыкой — все были очень нам рады. жарко дышало лето — и девушки приходившие смотреть на нас не носили лифчики под майками. много чудесных девчонок было и среди участников. мы дружили, касались друг друга, смеялись, покачивали головами, жестикулировали. нам было свободно и легко. мы двигались на запад — еще по россии. пестрая заграница лежала вся впереди. на выезд из россии мы пошли не через привычную смоленскую — а почему-то через брянскую область. узковатыми неровными пустыми — далеко не федеральными трассами. белоруссия украина и россия неясно соприкасались здесь. мы не понимали в какого именно соседа вот-вот заедем. на границе нас пригласили с вещами в ангар — проходить таможенный досмотр. мы шли туда уже в сумерках. мне как всегда понадобилось в туалет — он оказался тут же в ангаре — там я и расположился, заполняя декларацию заодно. неожиданно в ангар набежали какие-то люди — дети, взрослые, старики — похватали всех моих друзей и подруг вместе с пограничниками — и поволокли наружу. их человек двести — нас человек сорок. эти люди были какие-то нетеперешние. цветасто-домотканые одежды. сероватые лица — из которых мне не запомнилось ни одно. бородатые мужчины, женщины в платках-надбровках. запах хлебного мякиша, пота и одежды сделанной из травы. я подумал: как какие-то скрытники-староверы ломоносовских времен — сжегшие себя в лесном скиту перед карательным отрядом из архангельска. неопасные — живые не вполне… они тащили моих испуганных коллег — приговаривая ласково: на узюк… на узюк… голоса их были очень сухими. они в момент утащили всех. от фестивальной публики остались лишь приготовленные к досмотру сумки. декларации, паспорта… я осторожно выбрался из туалета — вышел из ангара — и пошел по вечерней земле. две женщины несли в ближний поселок воду. я спросил их: что такое узюк? они ответили: многокилометровое болото — местами пригодное для жизни — на здешнем диалекте. я рассказал о товарищах — уволоченных только что на узюк. ну им не сделают ничего плохого. — сказали женщины. — узюковские просто любят гостей… я не поверил лисам-водоносицам — и понял что мне предстоит выручать с узюка наших ‘лучших костромских художников’…

*

утром ходила милиция по квартирам — у соседнего дома убили мужчину — тыкала всем фотографию жертвы. я еще не чистил зубов — а мне уже показывают мертвеца на полароидном жутком снимке. ну вот — началась неделя… огорченный я заправлял кровать. овсянки как будто мне говорили: и куда ты притащил нас, безмозглый аист?

аист — редкое имя. мерянское — ясно. нравится всем. мой папа был поэт из соседнего кологрива — печатался в газете ‘огни унжи’ под псевдонимом сергеев веса.

ко мне обращаются — аист всеволодович. мне только что за сорок. семьи нет. в течение жизни я разглядел только две абсолютно внятные вещи — две лишь точки опоры среди мерцания и подвижности мира людей. одна из них — то что: девушка фатально меняется после первого полового акта с мужчиной. и вторая: один человек всегда может испортить жизнь другому человеку — если задастся целью. его не остановишь ничем. опора не слишком прекрасная — но что делать?

я изжарил яичницу с ветчиной — чтобы стало на сердце теплее. любимыми с детства запахами я всегда вытесняю смуту из пространства вокруг себя. прожевал — прислушался — посмотрел на испуганно-надменных овсянок — и пошел на службу.

*

я работаю фотографом на нейском бумкомбинате. это в высшей степени странное призвание — но очень типичное для моей судьбы и окружающего меня родного пейзажа. фотографировать мне приходится не часто — при том должностная инструкция обязывает постоянно находиться под руками у директора, его замов, главного инженера, главного технолога. вот я и обитаю на комбинате шесть-восемь часов в день — пять (иногда и шесть) дней в неделю. обычно меня не теребят. полагаются на мою инициативу — что верно! но нет-нет да вспомнят — и требуют как на пожар. и я мчусь по лестницам, из корпуса в корпус… у меня отдельная дверь — с надписью ‘фотограф’.