пища öди — грибы и растения. животных она не ест. летом öдя купается — и ее кусают комары. осенью много ветра — вода в вашке становится серой — птицы кричат — деревья шумят особенно сильно. зимой öдя сидит дома. если выходит — подпирает дверь пешнёй. теперь в деревнях — даже если они по вашке, выми и мезени — не живут просто так. каждый при деле. öдя в пожъе не имеет статуса местной дурочки, слоняющейся задумчиво и живущей чем придется. öдя — библиотекарь в клубе. но что это за клуб и что там за книги? кто их видел кроме öди? там ничего нет кроме острого запаха дерева. мы очень любим öдю. мы глядим на нее во все глаза. нам дорога каждая минута ее жизни. деревня живет. и öдя — совсем не главный ее персонаж. пожъя — деревня женщин-икотниц и мужчин с разрушенными зубами, сбивающих куниц-сеголеток с самых верхних ветвей. икотницы садятся в лужи и кричат как выпи. öдя действует на них до странного положительно. при ней кликуши успокаиваются. öдя же не делает ровно ничего — только стоит рядом и плотно сжимает губы. икотницы сами бегут к öде. если ее нет дома — идут к ней в библиотеку. они не просят книг — но именно с ними öде приходится чаще всего встречаться на работе. öдя и две-три икотницы — такой вот читальный зал. когда икотницы засыпают — родственники уносят их домой. несмотря на это обстоятельство — еще никто в деревне не говорил об öде как о колдунье. öдя — это öдя. на ней лежит печать трехлетнего отсутствия в мире — и это всё. естественно — о том времени никто никогда с öдей не говорил. в деревне есть свои колдуны. и в соседних деревнях есть свои колдуны. кто-то роет землю — кто-то лижет топор — кто-то кувыркается через пни. а öдя — это öдя. и то что с ней произошло много лет назад — случай хоть и редкий — но не из ряда вон для деревень утонувших в болотах, окруженных такими лесами.
мы видим коми деревню и слушаем звуки внутри нее. мы смотрим на землю — и на траву — в глаза убитого горностая. фигуры народа коми одни за другими выстраиваются перед нами. ветер дует — комар звенит — расходятся круги по воде — öдя осторожно заходит в воду и не боится замерзнуть.
тема öди для нас — красная нить, рассыпанные рябинины: она не одна — но она единственная. мы видим öдю обычную: она идет — она стоит — она щурится — пьет кисель — она спит. через все происходящее в пожъе проходит öдина повседневность. и видя любой зауряднейший элемент этой повседневности мы всегда знаем — думаем — помним что öди касались демоны.
(тема похищения лесными демонами людей в целях сожительства довольно популярна у коми. действие также может происходить и в гайнском районе коми-пермяцкого автономного округа на малых притоках верхней камы. öдя говорит по-русски с сильным акцентом. öдя — кинорассказ.)
в лесу висят зеркала. в них нельзя смотреть. если посмотреть — лес заберет глаза — и оставит взамен глаза неживого зайца. с матовыми глазами такой человек вернется домой и попросит воды, потому что заячьи глаза очень грязные — все в соринках. промойте пожалуйста — скажет с порога. вернуть утраченные невозможно, а можно действительно очистить от сора новые — и жить хорошо или плохо — как все живут: играть свадьбу, соскакивать с табурета, рожать детей, ложиться на мох и плакать. мертвые заячьи глаза видят хорошо — только страшные. у нас-то никак до конца не привыкнут, а приезжий может сильно испугаться. потому что чаще всего дети в зеркала глядят — и ходят потом — очень жалко и страшно. в сёльыбе — агнюша, в большелуге — аня и света, павлик в кирике был, да отец его пьяный до смерти ведь пристукнул. а пьяных самих зеркала хорошо подлавливают. женщина в лесу уснула — идти не могла — потом открыла глаза — а зеркало стоит в траве у самого ее носа. зеркала прячутся: ищешь грибы — а оно снизу блеснет, залезешь в куст — а там зеркало. но бывает и просто висят на дереве — и видно издалека — можно камень кинуть или выстрелить. нельзя смотреть. будешь кöч синъяса — с заячьими глазами. жить с ними можно — но все равно кричат, царапаются мужики — и матери кричат когда дети домой придут и водички попросят. ну уж если случилось — вешаться не надо, с ума сходить не надо. а родится у такого ребенок — будет ребеночек обыкновенный. хуже всего что мертвые эти глаза — если бы как у живого зайчика — было бы даже весело и красиво.