Озарение

— А зачем тебе понимать, я вот в баскетболе тоже ничего не смыслю. И не расстраиваюсь.

Эта мысль показалась ему занятной.

— В самом деле, каждому свое.

— Вот именно. — Этот бессмысленный диалог бесил Дану, он не позволял перейти к тому, ради чего она привела этого гиганта. Он что не понимает простых вещей: если девушка зазвала паря к себе, да еще ночью, то не для праздных разговоров. Или он недотепа?

— Мне надо ложиться спать, у меня же режим, — вдруг сказал Валерий.

Дана мысленно чертыхнулась и зареклась больше никогда не иметь дело со спортсменами.

— Сейчас постелю, — сказала она. — Только у меня одна кровать, нам придется спать вместе.

— Но…

— Тебя это смущает? Ты что девственник? — Дана решила взять козла за рога.

— Нет, но…

— Ну и чего тогда волнуешься. Сходи лучше в ванную, соверши омовение.

Она проводила взглядом огромную фигуру, которая направилась в ванную комнату, и принялась стелить постель.

Она уже поняла, что инициатива должна исходить только от нее, иначе ничего не произойдет. Дана дождалась, когда Валерий лег в постель, при этом его ноги выпирали из-под одела, и примостилась рядом. Провела ладонью по его огромной груди, поцеловала в губы. И почувствовала сильное облегчение, когда он ответил.

Но это оказалось едва ли не единственной ее радостью.

То ли по причине своего роста, то ли из-за нехватки опыта, он оказался в постели не слишком проворным. Дане пришлось немало потрудиться, чтобы получить наслаждение. Но она быстро поняла, что никаких картинок ей не светит. К тому же его член по сравнению с остальными габаритами баскетболиста оказался совсем маленьким, и это вызывало у нее, как у художницы, неприятное ощущение, ее всегда обескураживало отсутствие гармонии.

Кое-как кончив, Дана отползла от баскетболиста на некоторое расстояние и закрыла глаза. Опять ничего не получилось, опять не тот мужчина. Но сейчас уже ничего не изменишь, остается только спать.

35

Утром Дана не без труда выпроводила ночного гостя. Но тот, несмотря на жесткий режим, не жаждал уходить, наоборот, ему хотелось повторить их секс. Валерий пытался подкатиться к ней, но Дану соитие с ним больше не интересовало. То, что она могла получить от него, ей было больше не нужно. В конце концов, до него дошло, что на этом все кончено, он погрустнел и вскоре ушел. Перед уходом он сделал последнюю попытку продлить их отношения и договориться о новой встрече. Но Дане настолько все это надоело, что она просто захлопнула перед его носом дверь. Затем бросилась на кровать и закрыла глаза. Ей хотелось избавиться от всех воспоминаний о сегодняшней ночи.

Дана решила, что во что бы то ни стало сегодня напишет картину, которую хочет получить от нее Гершович. Она заставила себя сесть за мольберт и просидела до обеда.

Это были мучительные часы. Она заставляла себя рисовать, но при этом сама не знала, что именно. Это была борьба даже не самой собой, а вообще неизвестно с кем или с чем. Творчество всегда увлекало ее, доставляло уйму приятных эмоций, но сейчас все обстояло наоборот. Она с ненавистью смотрела на холст, подавляя желание исполосовать его ножом.

К обеду картина была готова, Дана какое-то время угрюмо разглядывала то, что в прямом смысле родилось в тяжелых муках. Она никогда не отличалась особой критичностью к своему творчеству, но даже при всей к нему снисходительностью, ясно видела, что это настоящая лажа. Даже показывать Гершовичу не стоит, он никогда не возьмет эту мазню в свою галерею. Ничего близко похожего на то, что получилось у нее после секса с Юлием. Может, стоит все это уничтожить? Соблазн был велик, но Дана все же переборола его, это всегда успеется.

Ее внимание от картины отвлек телефонный звонок. Звонила Аничкова. Общаться с ней у Даны желания не было, но и не общаться с Мариной она не могла. С некоторых пор все самое главное в ее жизнь завязано на нее.

— Чем занимаешься, подруга? — первым делом поинтересовалась Аничкова.

— Отдыхаю, — ответила Дана.

— Надеюсь, после напряженной работы.

— Типа того.

— Что-то не нравятся твои ответы, Дана, — заявила Марина.

— А как я должна отвечать? — спросила Дана.

— Утром Гершович интересовался, когда ты покажешь свою новую работу? Что ему ответить?

Дана почувствовала растерянность, это был именно тот самый вопрос, на который она сама безуспешно пыталась найти ответ.

— Я работаю, — неопределенно ответила Дана.

— А где результат?

— Все не так просто, Марина.

— Не понимаю, те две работы великолепны. Что мешает сделать такие же новые?

— Это новый для меня жанр. Мне надо научиться в нем работать.

— А как же предыдущие картины? Ты же как-то их написала.

Как она их написала, Дана по-прежнему рассказывать Марине не собиралась. Вместо этого сказала:

— Сама не пойму, как это случилось? Вдруг что-то нахлынуло.

— Так пусть нахлынет еще. Что мешает?

Дана могла рассказать, что мешает, но она сознавала, что этим только навредит себе.

— Я стараюсь вызвать эти эмоции, — ответила она.

— Последний раз предупреждаю, папашка такое не любит. Если он взялся патронировать художника, то требует он него полной самоотдачи.