Озаренные

Ой, не ходи, Грицю,
Та й на ту вулицю,
Бо на той вулици
Дивки чаривници.

— Мы их ищем, а они сидят милуются... От люблю, когда добрым борщом пахнет, — говорил Шаруда, входя в комнату.

— Коля, ты ж у чужих людей! — останавливала его Ганна Федоровна.

— Какие же это чужие! Мы ж с Ксенией Матвеевной из Батайска овец в совхоз вместе привозили, когда шахту начали восстанавливать. Мы в Донбассе все родственники...

Обед был вкусным: греческие блюда, пряные, душистые, разные подливы с приправами из трав. Вино — выморозки — было крепким, как коньяк. После второй рюмки все охмелели. Ганна Федоровна, сидевшая до этого молча, облокотилась о стол обеими руками, подперла подбородок и сильным, низким голосом запела:

Карії очи, очи дівочі...

Микола Петрович, подняв палец, погрозил с улыбкой Варе. Он вдруг встал, подошел к вешалке, быстро снял полотенце и, обвязав рукав, под общий смех стал важно декламировать слова старинного сватовского обряда: «Я с дальнего краю купец, послав мене один молодец, чулы, що в вашем краю добрых лисиц, куниц...»

— Микола Петрович, — остановил Коренев Шаруду, заметив, как вспыхнула Варя, — давай лучше споем. В наше время ведь не принято сватать...

— Ну, не принято, так и не будем, — согласился Шаруда и, подыгрывая себе на баяне, запел. Варя вторила ему с увлечением. Алексей, не сводя с нее глаз, слушал не песню, а то, что звучало в ее душе, — какое-то тесное сплетение радости и грусти, уверенности и колебаний...

— А что мы приехали сюда — в хате сидеть? — неожиданно обрывая мелодию, сказал Шаруда. — То ж для нас оркестр танцы играет. Оксана Матвеевна, пойдемте покажем, як кадриль нужно танцевать.

— Коля, что ты надумал! — растерялась жена Шаруды. — Пусть молодые танцуют.

— А я тоже молодой! — крикнул Шаруда, снял баян, схватил в объятия жену и стал кружиться с ней по комнате. — Люблю танцевать. К сыну на свадьбу поеду в Ленинград, пусть посмотрят, как донбассовцы умеют веселиться...

Он шутливо выдворил из комнаты Коренева, жену, Ксению Матвеевну.

Алексей задержал Варю на крыльце:

— Пойдем к косе.

Они шли молча, держа друг друга за руки, как школьники — ладонь к ладони. Крутой, прогретый солнцем откос дышал всеми запахами весны. Алексей с Варей остановились у обрыва.

На косе, у самой кромки моря, кружились танцующие.

— Чудесно! — сказал Алексей. — Две стихии. Стихия моря и стихия людской радости.

— Иди потанцуй, — предложила Варя.

— С тобой.

— Я давно не танцевала...

— Я плохо танцую... Лучше поговорим.

— О чем, Алеша? Не нужно, — умоляя взглядом, произнесла Варя.

— Мне кажется, что наши жизни, наше личное сложилось не так, как...

— Хотелось? — Варя усмехнулась. — Когда ясно видят свою цель — ясно живут.

— Ты мне ничего не рассказала о себе. Прошла вечность с того дня, как мы расстались.

— Прошла... А что вспоминать? Мысленно ворошить тот пепел, который давно разнесло, развеяло время. Объяснять прошлое бесцельно. Это занятие стариков. У нас много работы, обязанностей. Это наша судьба. Это лучше самых прекрасных воспоминаний.

— Слишком рассудочно, тем более для женщины.

— Я не из тех женщин, у которых сердце заменило рассудок. Есть большее, чем жить сердцем для одной себя. Мы видели многое, многому научились. Время слепых страстей ушло бесповоротно. По крайней мере — для здоровых людей.

— Кажется, ты хочешь лишить людей радостей сердца?

— У нас есть великие радости. Они в детях, в жизни для всех. Тебе нужно жениться, тогда ты узнаешь, как с приходом ребенка расширяется мир...

— Я женюсь, когда буду уверен, что люблю, — сказал Алексей. — Когда придет страсть, такое чувство, чтоб я в нем был, как в океане.

— Чтоб полюбить, нужно быть среди людей, а ты отгородился от всего своим «Сколом»... Мы часто жалуемся на судьбу, а виноваты во всем бываем сами: сделаем один необдуманный шаг, и начинается потом путаная история, которая тянется долгие годы, всю жизнь.

— Если ясно, что путаная, ее можно исправить, историю, — многозначительно произнес Алексей.

— Нам, женщинам, трудно исправлять. Мы принадлежим не только себе, но и детям.

— Дети потом разберутся...

— Нужно ли им разбираться в ошибках отцов и матерей?

— Варя, ты напрасно настраиваешь себя так.

— Не я настраиваю. — Варя отвернулась, у нее угловато приподнялись плечи.

— Ты слишком строга к себе, — еле касаясь ладонями ее плеч, сказал Алексей. — Мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь... Разве со мной нельзя быть откровенным?

На море ложились сумерки. На берегу зажигали костры. Темное зеркало воды разрезали огненные столбы. Слышались всплески волн, звуки музыки, гомон, смех людей.

— Всего не расскажешь! Слов не хватит. Пошли танцевать, — вдруг крикнула Варя и, не оборачиваясь, прыгнула с откоса. Зашуршал сухой песок. Алексей прыгнул вслед за ней.

17

Коренев облокотился на подоконник.

Из густого сплетения бузины, барбариса, желтой акации взлетали цветистые непоседливые птахи. Но их звонкое, веселое щебетание не отвлекало парторга от привычных забот...