Озерные арабы

Покинув ферайгатов, мы остановились на ночлег в Турабе, большой деревне, жители которой, подобно жителям Байдат-эль-Нуафиля, занимаются изготовлением циновок. Они, однако, принадлежат к племени аль буганам. Находясь среди кочевников, я удовлетворялся пищей, состоявшей из риса и молока. Здесь же, по моему мнению, они могли бы по крайней мере зарезать для нас курицу; так что, когда наш хозяин стал без устали поносить ферайгатов, я защищал их как мог. Наутро какой-то человек из окрестностей Чахлы попросил нас подвезти его. Мы были рады взять его с собой, так как он уверенно повел нас по тростниковым зарослям. Ясин накануне спрашивал, как нам идти, но ему сказали, что без проводника мы заблудимся. Наш путь пролегал среди высоких тростников и мелких заводей, найти проход было нелегко. Помню, что именно во время этого путешествия я впервые услышал крик выпи. Четыре часа ушло, чтобы добраться до деревни Дибин, расположенной в устье Чахлы, куда мы и направлялись.

Мои спутники легко запоминали дорогу, и за годы, проведенные со мной, они узнали озерный край так хорошо, как, возможно, никто другой. Но даже там, где они никогда не бывали, ими отлично руководил инстинкт. Это было особенно заметно, когда они обнаруживали среди тростников и маленьких островков по краям заводи узкий вход в какой-нибудь нужный нам проток, который не отличался от сотен других, никуда не ведущих. Приобретенный с детства опыт позволял им также выследить плывущего кабана, отличить одну рыбу от другой по оставляемому на воде следу, с одного взгляда узнать лодку, которую они видели всего один раз. Но, как ни странно, они очень плохо запоминали имена. Страдая и сам тем же недостатком, я всегда раздражался, когда ни один из четверки не мог вспомнить имени хозяина, принимавшего нас вчера.

Когда мы шли на лодке, кто-нибудь из моих спутников время от времени просил нас остановиться, запускал руку в воду и выдергивал молодой побег бирди — так они называют камыш. Они ели хрустящую, бледную прикорневую часть стебля; по-видимому, только определенные побеги бирди годились в пищу. Иногда они жевали тщательно выбранный ими стебель касаба, как жуют сахарный тростник. Весной женщины маданов собирают колоски камыша и делают нечто вроде твердого желтого сдобного хлебца, который считается лакомством; мне его слабо выраженный вкус казался неприятным.

Мы провели несколько ночей в Дибине, каждое утро отправляясь на обследование озер Хавайзы. Мы обнаружили скрытые массивами тростника озера, по величине не уступающие Зикри, но ни разу не отважились уходить далеко от берега, опасаясь внезапного шторма. Пока мы плыли по еле различимым проходам, которые, казалось, чуть ли не на каждом шагу упирались в глухую стену тростника, наш проводник просил меня держать винтовку наготове, приговаривая:

— Нас здесь могут убить бандиты, и никто никогда даже не узнает об этом.

Эти озера были естественным заповедником для птиц. Нигде мне не приходилось видеть такого их количества. Водное пространство казалось черным от сидевших на воде птичьих стай, а когда взлетала даже небольшая часть этого скопища, в воздухе стоял сильный шум. Кроме случайных контрабандистов, мало кто беспокоил птиц.

Но вообще число уток и гусей на озерах уменьшалось с каждым годом. В 1951 году на сжатые рисовые поля близ Сайгала на закате прилетали кормиться такие огромные утиные стаи, что они напоминали мне стаи саранчи. Когда я в 1958 году покидал озерный край, такого уже не было и в помине. В этот период в Ирак ежегодно ввозили до миллиона патронов, и большинство людей, которые использовали их, надеялись одним патроном убить хотя бы одну птицу. Большой ущерб наносили пернатой дичи профессиональные охотники, которые ловили ее сетями, по сотне с лишним штук за раз. Они платили шейхам за право охотиться на некоторых водоемах и разбрасывали там зерно для приманки. В частности, вокруг Амары было много таких, как бы сданных в аренду, небольших водоемов.

Дикие гуси — серые, с белой грудью — обычно прилетали на озера в октябре. Они появлялись с севера, возвращаясь из своих гнездовий в Сибири, где они выращивали птенцов. В их крике мне чудился призыв диких, нетронутых мест. Стаи гусей, растянувшиеся треугольниками по бледному небу, следовали одна за другой, а я с грустью думал о том дне, когда исчезнет последний дикий гусь, когда не станет львов в Африке…