Озерные арабы

— Еще вот этого, и тогда пойдем. Я подкрался к вмятине, на которую указал мне мальчик. Посмотрев поверх колосьев, я вдруг встретился глазами с крупным кабаном. Я до сих пор вижу, как сверкали его белые клыки! Я мгновенно очутился на земле в нескольких ярдах от того места, где стоял; я лежал на спине, винтовка моя выстрелила во время падения. И тут кабан опять налетел на меня. Он навалился на меня, я увидел над головой его длинное рыло и злобные глазки, почувствовал его дыхание. Он тянулся клыками к моей груди, и я инстинктивно загородился от удара прикладом винтовки. Вдруг кабан исчез… Я сел и посмотрел на винтовку: на ложе была глубокая борозда, а из моего пальца, разрезанного до кости, точно бритвой, текла кровь. Я перезарядил винтовку и поднялся на ноги. Кабан уходил по краю поля. Я крикнул, он развернулся ко мне, и я выстрелил ему в грудь. Кабан рухнул на месте…

Но тогда я был один и отвечал только за себя. На этот раз со мной были четверо моих гребцов и группа суданитов, шагавших по полю пшеницы и наносивших ему больший урон, чем дюжина кабанов. Амара был вооружен моим охотничьим ружьем, заряженным картечью, у Хасана был браунинг калибра 9 мм, который я в тот год привез с собой. У Сабайти и Ясина были только кинжалы. Убив несколько кабанов и два раза с трудом избежав опасности, я убедил жителей деревни, что мы добьемся большего, охотясь среди затопленных водой зарослей камыша. Здесь мы за два дня убили тридцать шесть животных, преследуя их на нашей тарраде и стреляя им в голову из браунинга, когда они плыли впереди лодки или пытались напасть на нас. Пока кабаны были в воде, они не представляли для нас опасности. Один раз Ясин выпрыгнул из лодки на глубоком месте и утопил крупного кабана руками. Суданиты жалели, что мы уезжаем.

Мы направились к землям племени суайдитов. По пути нам попался голый Черный холм, возвышавшийся над тростником на тридцать футов. На этом месте некогда располагался давно забытый город; сейчас холм был известен среди маданов как Ишан-Вакиф, или Неподвижный Остров. Позже суайдиты возили нас в глубь озерного края и показали нам другой подобный холм — Азизу, который достигал, как мне показалось, пятидесяти футов в высоту. По этому холму во всю прыть бежала мангуста… Мы прожили неделю у шейхов в низовьях Машарии. Они были небогаты, но отличались гостеприимством. Один старик, внешностью напоминавший китайского божка, был известен как «Отец Лампы», потому что каждую пятницу (пятница — день отдыха у мусульман) привлекал путников в свой мадьяф, вывешивая на шесте лампу. Эти шейхи вели себя по отношению к своим соплеменникам дружелюбно и держались очень просто; когда подавалась еда, они уговаривали всех присутствующих, принять участие в трапезе. Даже Амара и Хасан, которые, будучи ферайгатами, не питали особой любви к суайдитам, признавали, что их шейхи щедрее, чем большинство шейхов аль бу-мухаммед. Однако, когда я как-то покритиковал гостеприимство некоего шейха аль бу-мухаммед в мадьяфе другого племени, мне сделали строгий выговор.

— Нам ты можешь говорить о них все что угодно. Мы и сами это говорим. Многие из них действительно скупы, но не критикуй их в мадьяфе другого племени.

Меня удивила такая преданность, поскольку ни один из четырех моих гребцов не принадлежал к племени аль бу-мухаммед.

Когда мы ели вместе с суайдитами, то следовали их обычаю мыть руки после еды на берегу реки. Мои спутники приобрели от меня неизвестный здесь обычай бедуинов — подниматься всем вместе, когда мы заканчивали еду. Когда их спрашивали, почему они гак поступают, они отвечали:

— Таков наш обычай.

Часто после еды мы вызывали шейхов и их свиту на соревнование по стрельбе из духового ружья, а иногда из моей винтовки или пистолета. Амара стал прекрасным стрелком, Ясин и Хасан тоже не ударяли лицом в грязь, но никакая тренировка не могла научить Сабайти стрелять хоть мало-мальски прилично.

— Целься вон в тот мадьяф, может быть, по ошибке попадешь в цель, — поддразнивали его другие.

Их самих было очень легко вывести из себя, но Сабайти никогда не обижался. Ясин иногда бывал сварлив, а Амара угрюм, но добрейший Сабайти всегда был самым разумным, уравновешенным и добродушным из моих спутников. Мы все были ему многим обязаны. Я порой сердился на других, но почти никогда не сердился на Сабайти, а если это все же случалось, то потом я всегда чувствовал себя неловко.

С сожалением расставшись с шейхами племени суайдитов, мы повернули на восток и на шестах провели нашу тарраду по мелководью через заросли камыша, который рос между массивом касаба и краем пустыни. Ясин, как всегда, размещался на корме, впереди него сидел Амара, Хасан был на носу, а позади него сидел Сабайти.