Железный Бамбук наморщил лоб, помрачнел:
- Ньак скорее язык себе откусит, чем скажет что-нибудь чужеземцам.
- Не скажет - чужеземцы сегодня или завтра сами перероют все на холме и найдут.
- А ты когда и где об этом узнала? - спросил мальчик.
Динь быстро огляделась, словно кто-то мог их здесь подслушать, и приглушенно бросила:
- Сегодня утром в офицерской столовой…
В небольшом помещении офицерской столовой сторожевого поста Донг-Тоа нечем было дышать. Выглянув во двор, повар Леже долго искал глазами Динь. Ее не было видно.
- Динь, Дннь! - закричал он своим тонким, пронзительным голосом.
Девочка откликнулась из зарослей:
- Здесь я, господин Леже!
- Куда запропастилась, черномазая?! - выходил из себя Леже.
- Да ведь вы сами послали меня за глиной.
- Брось глину и сейчас же беги сюда!
Динь в белой кофточке и коричневых домотканых штанах тут же вынырнула из зелени:
- Я слушаю вас, господин Леже.
- «Слушаю, слушаю»! - зло передразнил ее повар.- Ступай скорее, возьмись за панки! Господа офицеры жалуются на духоту. Живо!
Девочка поставила у дверей кухни корзинку с глиной, проскользнула в каморку, отгороженную от столовой циновками, и, схватив пучок бечевок от панки, потянула их на себя. Панки - легкая бамбуковая рама с матерчатыми опахалами, прикрепленная к потолку, пришла в движение и обдала сидящих в зале людей прохладным ветерком. В общий шум столовой - негромкий говор обедающих офицеров, стук ножей и вилок, звон посуды - включился монотонный скрип рамы и приглушенное шуршание матерчатых опахал.
В маленькой каморке Динь чувствовала себя сравнительно хорошо. Здесь никто на нее не покрикивал, не ругал. Пока офицеры обедали, можно было немного передохнуть. Разве это легкое подергивание бечевками сравнишь с тем, что приходится делать на кухне?! Сразу после утренней уборки помещений она вместе с матерью колола и носила дрова, чистила котлы и кастрюли, мыла посуду, чистила овощи, стирала скатерти и занавески. И все это делалось под беспрестанные окрики, ругательства повара Леже, а нередко сопровождалось и пинками.
Казалось, это должно было бы наложить на девочку отпечаток угрюмости, забитости, но не такой была подвижная, жизнерадостная Динь. Неизменно мурлыча тоненьким голосом песенки, она то носилась по двору за обреченными для кухни курами, то усердно, до блеска, начищала металлические котлы, то таскала ведрами воду. И делала она все легко и быстро, без тени недовольства и усталости на лице.
Динь особенно была рада, когда ее посылали обслуживать панки. Здесь, в каморке, девочка мгновенно преображалась. Выражение беззаботности на ее лице уступало место сосредоточенности и настороженности. Отделенная от обедающих офицеров легкими циновками, она могла слушать то, о чем они говорят между собой. Динь около двух лет училась в миссионерской школе при французском католическом монастыре и неплохо знала язык чужеземцев. Чаще всего они вели между собой пустые разговоры, но нередко в них проскальзывало и такое, что могло заинтересовать дядю Нгуена.
Постепенно из столовой разошлись все офицеры. Остались только двое. Они беседовали о какой-то сожженной рабочими французской плантации.
- До чего только обнаглели эти аннамиты! - возмущенно воскликнул один из офицеров.
- Сами виноваты в этом, - сказал другой. - У англичан следовало учиться, как управлять колониями.
- И у них не лучше теперь. Все обычно начинается довольно просто, - продолжал первый голос. - Вначале мы позволили этим аннамитам разговаривать по-французски, потом они стали знакомиться с европейскими науками и литературой, одеваться по-европейски и в конце концов вообразили, что они не хуже нас…
- Да, это верно,- огорченно вздохнул второй офицер. - А ведь подумать только: отец мой еще помнит времена, когда европеец в Индокитае был окружен ореолом чуть ли не божества. При появлении белого в деревне туземцы приседали на корточки и не смели поднять на него глаза.
Голоса умолкли. Кто-то третий вошел в столовую и негромко поздоровался с обедающими.
- А, лейтенант Моос, присаживайтесь!
- Привет, господа!
- Где это вы пропадали вчера весь вечер?
- Возился с этим проклятым храмовым сторожем.
- Все еще молчит?
- Нем и глух, как пень!
- А рис в храме искали?
- Ив храме и вокруг.
- Нашли что-нибудь?
- Куриный помет!
Офицеры рассмеялись.
- Как бы, господин Моос, красные не вынесли из-под вашего носа этот рис!
- Не вынесут, господин майор! - самоуверенно произнес лейтенант. - Завтра на Слоновом холме все перерою, а найду.
Офицеры позавтракали и ушли. Столовая опустела.
В замешательстве Динь продолжала машинально дергать за бечевки панки. Наконец она отпустила их. Надо было немедленно предупредить об услышанном дядю Нгуена или Фама. Может быть, еще удастся как-то спасти рис, с таким трудом собранный и спрятанный для партизан Беловолосого.